Руль взял визитку, обещал позвонить. Жизнь сложная вещь. Счастье никого не забывает, конечно. Но возможны варианты.
И чем-то оба были похожи на Руля... Внешне. Чем?
Тем не менее, аналитика, хоть она и не закончилась пересдачей осенью, оставила сюрреалистические впечатления.
Васю также невзлюбили, его, как и всех ярких представителей поколения 90-х, поколение «стариков - революционеров» пыталось отжать на тот свет.
Перестройку в России приветствовало все старшее поколение в полном составе, оно же и стало репрессионной машиной для нереволюционного, молодого поколения (в 1917 году было наоборот!) - и работал блоковский российский принцип:
«Объела меня Россия, как свиноматка своего порося», - записал он в дневнике, где-то в период между сожжением молодыми большевиками имения Шахматово и своей смертью. Попытка мимикрии у Блока была поздняя, вялая, мутная и запоздалая. Поэма «Двенадцать», «Впереди - Иисус Христос», ну что за елки-палки! Маяковский, писавший до 1917 года мутную кокаинчатую чушь, навроде «Облака в штанах», поступил резко и сменил маску удачно. Прочел пару строк из Ленина, в том духе, что первое, что надлежит сделать, это разобраться с «боженькой». Смекнул, что полумеры с этими ребятами не проканают, что «Облако в штанах» от голодной смерти или от пули у стенки подвала ЧК не спасет... Вроде бы понял...
Основой этой нелюбви стояло неприятие советским человеком, с его волшебным статичным миром прекрасных, но уже мифических представлений о реальности, мира человека эпохи Рассвета. Мир этот был не статичен, он формировался на глазах пожилых преподавательниц. И от реальности был еще дальше. Реальность же была куда проще мира человека эпохи Рассвета.
Отцы этого не понимали, не понимали обрывков фраз, внешнего вида и манер.
А то, что человек не понимает, внушает ему страх.
На 3 февраля 1995 года Вася, чтобы загладить отношения, снять возрастное напряжение и навести мосты, принес коробку конфет своей преподавательнице.
Перед вручением был диалог с проницательным Рулем.
- Скажет, отравишь!
- Запечатано.
- Не смеши. Таллия аккуратно вколол, чтобы остатки волос выпали. Эти бабки - они тертые. Всякого навидались за годы...
Преподавательница всплеснула руками. И выдала обычную за десятки лет заготовку.
- Ой, Васенька, от тебя-то, двоечника, особенно приятно. Но у меня сахарок, сахарок... Диабет (что было враньем). Мне нельзя... Давай ребятам сейчас чаю сваришь, разольешь, двоечник. Посуда у меня в шкафу. И каждому, слышишь, каждому, чтобы по полконфеты, но осталось!
В итоге вместо занятия попили чайку, кипяток Вася варил в литровой колбе на двух газовых горелках
Как же гостеприимно и внимательно суетилась пожилая преподавательница, поднимала мальчиков и девочек за подбородок и говорила им какие-то ласковые слова. Вглядываясь в зрачки.
Эх, непередаваема та теплая обстановка весеннего вечера, и женщина, из строгой преподавательницы ставшая вдруг приятнейшей хозяйкой...
Глава 24. День рождения. 23 февраля 1995 года.
Светик жил на третьем этаже ФДС химфака МГУ, причем совершенно один. На входе в комнатенку пятиэтажки был предусмотрен шкаф - для одежды и всяких мелочей. Худой высокий аскетичный Светик, в этом случае, не обманывал свой внешностью.
Полки шкафа Светика не были забиты всякой учебной дрянью, битым химическим стеклом, пробирками и книжками. Аккуратно висела выглаженная одежда. В комнате царил порядок. Все книги были аккуратно разложены по полкам. Пустые кровати застелены. Кровать Светика имела армейский вид. Аккуратно взбитая, поставленная треугольником подушка.
Все застелено. Ровно, как по уровню каменщика, свисающий уголок одеяла...
На нескольких полках стояли ряды пластинок классической музыки. Все было разложено по векам, странам и композиторам. Григ, Шопен, Гуно, Лист, Бизе, Брамс, Бах, Вагнер... Студенты химического факультета знали несколько композиторов, и только поименно.
Светик же по-настоящему, не рисуясь, любил классическую музыку. Рисоваться было вообще не в его характере. Он был замкнут.
В армии он не служил, хотя его распорядок дня был похож на распорядок солдата в учебке.
Он вставал по будильнику, по нему же и ложился, заправлял кровать и делал гимнастику, что провоцировало качков Васю и Руля на профессиональные комментарии.
В комнате стоял специфический запах, свойственный лаборатории органической химии. Что, в общем, было нормально: многие студенты хранили в комнатах реагенты, которыми щедро снабжался химфак МГУ. Банку толуола можно было продать на рынке напротив здания факультета, на месте, где сейчас библиотека МГУ, в эквиваленте ящика пива.