На Баррикадной, под огромным навесом, было эталонное для такого рода заведений летнее открытое кафе. Фасад длиной в сто метров, метров пятьдесят вглубь, железный навес. Пол покрыт пластиком с зеленой бахромой, на двух стойках танцуют «Go-Go» девушки, и все работает 24 часа семь дней в неделю.
Ряды бильярдных столов, автоматы, например, для измерения силы удара; прекрасный вид на высотку на Кудринской площади и на Баррикадную улицу, мощеную булыжником.
Настоящую, старинную дорогу, вымощенную булыжником, совсем заброшенную, уже, но длиннее Баррикадной, - Руль видел в парке у Тимирязевской сельхозакадемии. Та улица интереснее: она неровная со скатами к обочинам, на которые с булыжника сливалась грязь.
Посетители Заведения выпивали, играли в бильярд и общались.
Руль любил, дожидаясь Колина, сидеть вечером с кружкой пива и, как учила Агата Кристи в романах, «исподволь и как бы невзначай» разглядывать публику, слушать обрывки разговоров.
Интересные были беседы. Однажды, 21 мая 1999 года, он сидел за столиком, обращенным к высотке, сзади него сидела молодая, но очень умная девушка и пожилой дипломат.
Очень умная девушка зарабатывала тем, что, переспав с подходящим пожилым дипломатом, предлагала ему не встречаться неделю: «Для меня это такое потрясение. Я же была девственницей до тебя».
А затем, через неделю, звонила, говорила, что сейчас ей в поликлинике подтвердили беременность, но рожать ни к чему, потому что у дипломата страшные пустые глаза и темная душа. Но придется, если тот не даст денег на аборт в нормальном месте.
Со слов Руль понял, что сзади идет столкновение умов Черчилля и Соньки Золотой Ручки.
«Черчилль», взвешивая каждое слово, пытался отыграть партию, пока не понимая, беременна или нет его подруга, и если да, то от кого: тестов на отцовство в те годы не делали.
- Вы, молодежь, умнее и быстрее нас, стариков. Представь, Настена, что мы играем в шахматы. Ты со своим красивым и модным началом поставила старого гроссмейстера на распутье. Но старый шахматист держит в голове одну штуку с пешкой и слоном, отработанную с десяток лет.
- Почему нельзя быть просто добрым к людям, верить в них... зачем лицемерить и что-то продумывать... проще же в глаза сказать все человеку, Алексей Вадимович? Да или нет?
- Ты часто играешь с людьми? Я - часто, и вижу, что молодой соперник не читает партий старой школы, или читает их по диагонали. Мол, старый хрен, ну что там нового, заскулит и сдастся. Возни на пять минут. Но старый хрен...
- Ладно, Алексей Вадимович, каждый сам выбирает, каким ему быть игроком и с кем играть по жизни. Или благородным человеком. Вы играйте, а мне надо двух братишек сейчас с зоны дожидаться - и рожать.
Дальше Руль услышал:
- Ты, Настена, думаешь, я всегда сижу на террасе с пивом? Сижу тут, как старый хрен, и кадрю по девочке на ночь? Однажды я тебе покажу фото, где я сижу в пилотке на бревнах и курю. На каком фоне, Настенька, курю?
- Блин, - отчетливо сказала «Соня», теряя терпение.
- Ты не знаешь, мой юный шахматист...
- Ты на это ждешь от меня адекватный ответ?
- Конечно... Конечно, жду, ты у меня такая умная.
- Уже не те правила игры, Алексей Вадимович.
- Ты не знаешь про пешку и слона.
- Жизнь изменилась... твоя молодость - не моя, и твои пешка со слоном в этой ситуации не сделают обратно из будущей мамы девушку.
- Правила игры вечны, как проституция. Думаешь, шахматы уже не те? - сказал старый рыцарь. - Ха-ха.
- У меня свои правила игры... и в свою жизнь я пускаю только тех людей, кто им подчиняется!
- Сейчас в моде другое начало... но есть набор фигур, и есть партия. Кстати, партия, которую ты прос...ешь.
- Что? А, кстати, раньше порнушку показывали по федеральным каналам? В 80-х, или нет?
- Конечно, нет, но не в этом дело.
- Да, к делу. Я беременна, а ты тут развел по шахматы. Ты что, Ферзь великий? - засмеялась она собственной остроте. - Знаешь, Вадимыч, есть китайская пословица: после игры и пешка и ферзь оба падают в одну коробку...
- Китайцы часто ошибочны, это известно.
- Ну вот, значит, я опять сделаю море ошибок, рожу... но, понимаешь, это будет не только мой выбор и мои ошибки.
- Пешки падают в могилу Неизвестного солдата, - продолжал старый дипломат, думая о склочной жене и двух дочках ее возраста. - И их забывают. Над ними зажигают вечно горящий огонь. Не вечный огонь, а вечно горящий, что вернее. «Сenotaph» по-английски, - дипломат отхлебнул пива.
- Разве не надо жить просто? Зачем что-то усложнять? Наслаждаться каждым днем, верить в свои мечты... В наше с тобой общее будущее, в ребеночка, которого я ношу...