Начинка конденсатора, полностью очищенная рабочим, для начала растворялась в концентрированной серной кислоте. Или в смеси азотной и соляной кислот, в стеклянном сорокалитровым реакторе, куда Руль и заливал кислоту ножным насосом из открытого ведра, в объеме, рассчитанном в лаборатории на здоровом калькуляторе «Casio». Ведро он заполнял, надев противогаз, из цистерны во дворе,
Смысл тамошней гидрометаллургии был в том, чтобы получить осадок, более богатый по содержанию платиной, нежели палладием, затем повторить процесс. Шаг за шагом, попутно масса кислоты выливалась в канализацию.
На засоры жители района, вероятно, не жаловались.
Растворили-осадили, потом по новой. Еще более обогащенный осадок и обедненный раствор. И так далее.
Руль пришел по объявлению в газете и подкупил сердце одного из содержателей фирмы (а их было двое, русский и немец) тем, что быстренько взвесил навеску из начинки электроники, выстроил посуду, подобрал реагенты.
Затем растворил тридцать драгоценных ядер начинки в кислоте, и к концу собеседования высадил практически чистую комплексную соль хлоропалладозамина. Оставив платину в растворе, говоря научно, в фильтрате. Или наоборот, хлорамина платины, оставив... Память не бережет мелочей.
Вытирая, как бы случайно, термометр о бланк заявления на прием на работу, он сказал Виктору:
- Дисграфия.
Виктор поднял бровь.
- Врожденное неумение писать. Меня до 11 класса пытались научить. Я проучился на химфаке только благодаря феноменальной памяти.
Виктор задумался, вспомнил что-то из своей биографии бывшего опера с Петровки, взял ручку в рот и расписался ей на листке, вертя головой.
- Никак?
- Нет. Не в руках дело. Не понимаю, даже как это вы все запросто так - пишите, расписываетесь.
Виктор опять задумался, вспоминая свое прошлое, нарисовал маркером на ладони Руля крест. Приложил к ладонь к трудовому договору. Остался отпечаток. Руль улыбнулся, сдался, взял ручку и подписал бумаги.
Виктор был похож на немца больше, чем чернявый Клаус, совладелец обогатительной фабрики. Он был краток, резок, лишен чувства юмора. Крепкий плотный мужик лет сорока пяти. С соломенными - как раз! - волосами, ясными синими глазами. Липецкая коренная порода.
Клаус же был большой шутник, он жил в России с десяток лет. Приехал, как и многие, без цели - просто подышать «ветром перемен», и да потискать красивейших и доступных русских девах. Выучил русский язык и говорил на нем свободно, без акцента.
Он знал, любил и изучал все советские фишки про «немцев-фашистов», все анекдоты, все народные страхи и легенды. Изучал плотно, и основательно. Естественно, все анекдоты советской поры: «А дальше у нас - дискотека, пулеметчик Ганс прокрутит два новых диска».
Да, над этим все дружно смеялись в советском детстве - конечно, это некорректно, не нравится, и надо открыть советскому поколению курсы десоветизации.
Пора вытравливать этот странный сплав представлений о мире советского человека - а это большая части населения России на десятые годы. Пора выжигать из мозгов целые пласты неправильных, но заразных для молодежи и не связанных в систему мыслей.
Под «детский лагерь Саласпилс», из советской пионерской песни Клаус, путем простейших ухищрений, стилизовал производственную площадку и порядок работы фирмы в опустевших цехах завода. Мигающее синее освещение было именно его задумкой.
В нем пропал арт-директор, думалось Рулю, посетившему в девяностые такие места, как клуб «Ангелы», где был танцпол из толстых решеток метрополитена, под которыми разгорался красный свет и пускался дым.
И возникала иллюзия, что Руль танцует сальсу над пропастью в Ад. Он даже начинал считать про себя на поворотах: раз, два, три - четыре, как тогда, когда учился танцу. Охватывала неуверенность и чувство близости дыры в этой решетке от метро, следующего неправильного шага в дым и огонь. Прекрасные люди прекрасно пытались сделать и интересно, и недорого.
Здесь же было иначе, без адских стилизаций, но тоже с выдумкой. Клаус с Витей платили неплохо и могли позволить себе забавы.
После смены ухмыляющаяся молодежь раздевалась до трусов, пока их одежду ощупывал, на предмет заныканных деталей, охранник Стасик.
Все строились в шеренгу.
Шутник Клаус в черном безупречном костюме, стрижке под эсэсовца и фуражке советского летчика выходил вперед.
- Стгойся! Гусский! - говорил он с немецким акцентом. - Стгойся! Гусский! Сейчас я вас, как это по-гусски, согтировывать. Ja... Все кушать хогошо? Все спогтом заниматься? Никто не пить, не кугить? Вдох, гусский!