Но еще стремительнее обрушилась Слава… В какие-то часы слухи о грядущем финансовом Процветании наших героев разлетелись по всем пятнадцати этажам общежития на Ч-ской улице. К вечеру того же числа значительная часть его обитателей от пассивного распространения информации перешли к активным действиям. Один из героев, активировав в себе весь имеющийся боезапас здорового эгоизма и разумной жадности, стоически отражал попытки коллег и друзей пристроиться к его грядущему успеху. Старина Курбский же напротив, видимо, на память об уходящих нестяжательных временах — неожиданно возжаждал напоследок осчастливить как можно большее число сокурсников, со-поточников, со-этажников и так далее. В результате этих безответственных действий в течение каких-то суток даже по скромным прикидкам на обещавшую стать исторической встречу в баре «Патиссон-Европейской» собралось никак не менее семи человек, а еще примерно столько же расценивало свои шансы как весьма вероятные (не было среди них, по-прежнему, лишь Владимира Рожаева). Более того, некоторые горячие головы даже подвергли сомнению преимущественное право первых Соискателей и потребовали организовать для себя дополнительную историческую встречу, раньше первой! Это уже не лезло ни в какие рамки, Курбскому предельно вежливо, но столь же предельно строго было указано, и горячие головы несколько поумерили свой пыл.
Справедливости ради заметим, что в итоге к «Патиссону» выдвинулась делегация в составе всего четырех человек, включая обоих отцов-основателей, конечно. Отчасти удивительно, но двоими примкнувшими оказались как раз наш старый знакомый Корефаныч с одним из присных. Вероятно, к четвертому курсу они всё же несколько притомились однообразием репертуара самого Большого Театра страны, да и живых денег, как уже было доложено, экстатичное битье в ладоши не приносило. Характерно, но работа в «области рекламы» казалась им в чем-то созвучной их прежней специальности. Забегая вперед и проведя в данной области как минимум следующие пятнадцать лет скажу лишь одно: возможно, в чем-то они были и правы (и судьба их в дальнейшем также сложилась достаточно счастливо).
А между тем… а между тем — пришла Весна! Скоропостижно испустил свой простывший дух февраль, и снег теперь можно было наблюдать лишь во время заключительных трансляций Олимпийских игр в Лилиехаммере. Забило изо всех щелей солнце, зазвенела капель, зачирикали весело перелетные птицы и вновь зашуршала по асфальту летняя резина, сменив на этом важном посту заскорузлое цоканье «шипованной». Стоит ли и говорить, насколько эти перемены к лучшему коррелировали с текущим настроением участников?!! Разве что, в отличие от настроения, такая Весна по всем приметам должна была теперь продолжаться вечно…
В назначенные день и час четверо неловко топтались у стеклянных дверей отеля «Патиссон-Европейский». Наши герои, несмотря на полноценно прожитые к тому моменту двадцать один годок, в столь роскошное, можно даже сказать «буржуазное», место попали почти впервые. Ранее время свое они привыкли делить между своим не самым близким к центру научно-техническим заведением и многочисленными футбольными площадками — а потому, помимо легко объяснимого предстартового волнения, испытывали еще и немалую долю стеснения. Более того, один из героев ощущал еще и нечто вроде предательства, предательства прежнего самого себя. «Что ж: но такова суровая цена, которую мы должны заплатить за будущее благополучие себя, детей, родителей, внуков, а может, и далее…» — утешал он сам себя, но ощущение не проходило. Прочие участники внешне вели себя спокойно и где-то даже безразлично. Наверное, им удавалось что-то тщательно скрывать. Наконец, кое-как осмыслив принцип работы автоматической двери на фотоэлементах и пугливо озираясь на одетого в разляпистую ливрею швейцара, четверо решились таки переступить порог новой жизни.
Ровно в 11.23 стремительной — не иначе, как прямо и только что с « переговоров » — походкой раздвижные двери форсировал Он. О, не узнать Его было решительно невозможно! Аккуратная прическа «шапочкой» выдавала в нем бывшего маменькиного сынка, дорвавшегося наконец до многочисленных радостей земного бытия. Выражение глубокой озабоченности судьбой рекламы в одной отдельно взятой вселенной искажало прекрасные черты его лица… «Здравствуйте, РЕБЯТА, — обратился Он, признав в нас свою будущую паству, — проходим в зал». Нам, само собой, и до, и после доводилось слышать массу самых разных ласковых к себе обращений, но такого… Подонок, ведь Рожаев рекомендовал его как собственного одноклассника, а стало быть — безусловно, равного нам по годам! Сглотнув, «ребята» со всей почтительностью поприветствовали грядущего благодетеля. По дороге (вернее, ковровой дорожке) наверх нам было предложено взять по газете, лежавшей на специальном лотке. Газета была почему-то на английском, забавно пахла свежей краской и в целом на ощупь производила довольно благоприятное впечатление. Поэтому недостаточное внимание к ней со стороны праздношатающейся вокруг публики я объяснил ранним часом и недостаточностью языковой подготовки аудитории. Возможно, так оно и было. Называлась газета «The Moscow Star», и это словосочетание отчего-то показалось нам смутно знакомым.
Делегация поднялась на второй этаж, в большое и достаточно гламурно организованное пространство (видимо, зал «переговоров»), на отшибе которого, за колонной, словно замаскировался маленький искомый бар. Буфетчица — правильнее будет назвать ее именно так — с ленивым сожалением взглянула на утренних гостей. Делегаты плюхнулись на диван перед низким журнальным столиком, причем диван оказался настолько мягким, что итоговый ракурс делегатов чем-то напомнил небезызвестного «орла». Сам же отец родной на чем-то типа фасонной табуретки примостился с торца, тем самым жестко обозначив классическую рассадку «начальство и планктон». Планктон, с целью несколько разрядить обстановку, дружно затянулся. Затянулся, прошу заметить, не абы чем, а специально купленными «импортными» именно что «на выход», и даже Курбский по торжественности момента отказался от милых его легким самокруток. Тем не менее, Сергей Оборотнян поморщился. Стало ясно, что он ощущает громадную ответственность за свою роль как в области рекламы в частности, так и в подлунном мире вообще, а потому забота о собственном здоровье является частью его профессионального навыка. Поморщилась и буфетчица вдали, несколько поводив своим длинным носом. Курбский собрался с духом и последними средствами и заказал у нее кофе, в количестве примерно исходя из числа участников мероприятия. Тетя сменила настороженное выражение лица на милостивое и даже спустя пятнадцать минут поменяла нам пепельницу, вызвав тем самым первый, но отнюдь не последний, культурологический шок. Пора было переходить непосредственно к делу.
К нему и перешли. Наполовину засунув руку в делового вида сумку и будто бы задумавшись, стоит ли покуда знакомить кандидатов с её содержимым, Сергей Оборотнян разлился знаменитым курским соловьем. С жаром, которому могли бы позавидовать наши друзья Марк и Кирпичный Человек, слитые воедино. Из его короткой, но насыщенной речи явственно следовало, что на рынке московской прессы нет и не предвидится издания более популярного, нежели подведомственная ему «The Moscow Star». Соискатели несколько недоуменно переглянулись. В принципе, насколько хватало их наблюдательности за нашей самой читающей в мире публикой, на «топе» в столице находились несколько иная периодическая продукция и в первую очередь, само собой, использующая в качестве базового все-таки русский язык. Во всяком случае, до сего дня лицезреть кого-либо, сосредоточенно изучающего именно «The Moscow Star», как-то не доводилось. О чем, преодолевая поистине животный страх, один из героев и поведал Сергею Оборотняну.