— Сделайте что-нибудь! — умоляла Шеля перепуганная Кэрол.— Они же убьют друг друга!
— Нет уж! — ответил Шель.— Это их личное дело…
Грубер протяжно взвыл. Шель и Кэрол повернулись к катающимся по полу мужчинам. Джонсон надавливал большими пальцами немцу на глаза и, тяжело дыша, пытался стать коленом ему на грудь. Грубер вслепую молотил кулаками куда попало. В какой-то момент ему удалось согнуть ноги в коленях и изо всех сил оттолкнуть противника назад. Джонсон покатился по полу, с шумом переворачивая стол и стоявший за ним стул, но сразу же вскочил на ноги. Из глубокой раны на подбородке текла кровь, воротник рубашки был разорван, лицо искажено. Когда Грубер, сопя, встал, он одним прыжком подскочил к нему и кулаком нанес сильный удар в одутловатое лицо. Немец взвыл от боли и, прижав ладонь ко рту, тяжело упал на спину.
Кэрол вонзила ногти в ладонь Шеля. Джонсон склонился над Грубером и, не сводя с него глаз, следил за каждым движением. Немец приподнялся на локтях, блуждающим взором огляделся вокруг и без чувств повалился на пол.
Американец отвернулся и исподлобья поглядел на всхлипывающую жену.
— Перестань,— спокойно сказал он.
Подняв одной рукой перевернутый стол, он уселся за него, с трудом переводя дыхание.
— Мерзавец! — уже беззлобно проворчал он.— Думал, что так ему все и сойдет с рук.
Шель подошел к Груберу, взял его под мышки и поволок на тахту. Потом обратился к Кэрол:
— Займитесь, пожалуйста, инспектором, нужно привести его в чувство.
Молодая женщина послушно поднялась и, держась неестественно прямо, вышла из комнаты. Вскоре она вернулась с тазом и полотенцем. Шель зажег две сигареты и сунул одну в рот американцу. Джонсон жадно затянулся.
— Открой окно, Ян,— сказал он.— Надо проветрить эту конюшню.
Шель отодвинул занавеску и приоткрыл ставню. С улицы повеяло приятной прохладой.
Кэрол намочила полотенце и положила компресс на голову Груберу. На столике возле тахты стояли бутылка и две рюмки. Шель налил вино.
— Выпей.
— Брр! — передернул плечами Джонсон, отодвигая пустую рюмку.— Ну, что будем делать дальше, Ян?
— Ерунда! Обойдемся без него. Пойдем осмотрим квартиру. Если этот чемодан или бумаги действительно у него, мы их отыщем.— Шель с трудом поднялся, подошел к открытому окну и глубоко вздохнул.
— Давай! — сказал он, осматриваясь.— Начнем с этой комнаты.
— В доме нет ничего,— заявил Джонсон после двадцати минут бесплодных поисков.
— Он мог спрятать бумаги где-нибудь снаружи, хотя вряд ли… Он собирался покинуть Гроссвизен… — Шель поглядел в сторону тахты.
Грубер дышал спокойней, глаза у него были закрыты. Кэрол меняла компресс.
— Надо еще заглянуть в машину,— без особой уверенности сказал Шель.— Если мы и там ничего не найдем, придется подождать, пока он придет в себя. Ключи, наверное, у него при себе. Он подошел к немцу и, бегло осмотрев его карманы, потряс связкой ключей.— Есть!
Друзья вышли в сад, а оттуда на шоссе. В машине лежали только плед и несколько журналов. Шель открыл багажник. Было слишком темно, чтобы что-нибудь разглядеть, поэтому он засунул туда руку и сразу же наткнулся на неровную фибровую поверхность, а потом нащупал ручку.
— Есть там что-нибудь? — спросил Джонсон. В ответ Шель вынул чемодан.
— Есть! — радостно шепнул он.— На сей раз ключик к решению загадки у нас в руках.
Захватив небольшой потрепанный чемодан с собой, они вернулись в комнату. Кэрол, усевшись в кресло, следила за ними с нескрываемым любопытством. Она чувствовала, что приближается переломный момент в ее жизни, хотя и не знала, насколько благоприятным окажется для нее исход.
Шель открыл чемодан. Он был набит самыми обычными серыми картонными папками, уложенными в две ровные стопки. Шель вынул верхнюю и с нетерпением развязал тесемки.
«Experimente und Forschungen zur Feststellung des Wesens und der Ursache der Angst»[25],— с удивлением прочитал он заголовок на первом листе.
«Drohung als Stimulus der Angst und die Konsequenzen»[26].
— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил он сидящего рядом Джонсона.
— Пока не очень.
В течение следующих двадцати минут Шелем овладело такое ощущение, будто он погружается в нереальный мир, заселенный чудовищными порождениями больного воображения. Об ужасных, невероятных преступлениях рассказывалось человеческими словами, тщательно составленными и аккуратно записанными фразами. С растущим ужасом он пробегал глазами текст бумаг. Порой торопливо прочитанные формулировки были ему непонятны, он не вдумывался в смысл сложных диаграмм и многочисленных статистических данных, то и дело терялся в массе непонятных определений, выводов и сложных диагностических описаний.
«Органические состояния страха, вызванные адреналином,— читал он.— Подопытный объект: женщина славянской расы, 26 лет, физическое состояние удовлетворительное».
Затем следовало перечисление периодически увеличиваемых доз и наблюдаемых эффектов.
«Учащенный пульс, понижение температуры рук и ног, дрожание конечностей… Объект взволнован и возбужден».
Еще целый ряд экспериментов, сдержанные комментарии.
«Попытки вызывать испуг неправдоподобной угрозой… Результаты отрицательные… Отсутствие реакции. Опыты, основанные на реальной угрозе, например страх перед смертельной инфекцией… Результаты положительные. Исследования в ходе проводимых процедур показывают: сердечные спазмы, высокое кровяное давление, учащенное, спазматическое дыхание…»
Далее:
«Детальное описание реакции индивида после зачтения смертного приговора. Давление, пульс, дыхание… Исполнение приговора переносят на следующий день — изменение физических реакций. Выводы… Смертный приговор подтвержден… Реакция… Угроза… испуг… страдание — реакция.
Опыты по определению градаций испуга, вызванного условиями, которые объект привык связывать с физической болью… Выводы. Для появления признаков ужаса достаточно создать обстоятельства, сопутствующие ситуации, вызывающей особенно страшные последствия… Непосредственная угроза нанесения увечий. Импульсивное желание убежать… Исследование реакции объекта, лишенного свободы движения в то время, когда ему причиняют боль, в отличие от реакции человека, который в аналогичной ситуации имеет возможность защищаться».
«Постепенное усиление испуга может вызвать своего рода помешательство. Провести более подробные исследования в этой области»,— гласила одна из многочиспенных заметок на полях.
«Эксперимент «Соленая вода», проведенный совместно с доктором Р. Группа лиц лишена пищи и получает только соленую воду… Описание физического состояния, анализы мочи и крови проделаны доктором Р. Заметки об изменениях эмоционального состояния…»
У Шеля на лбу выступили крупные капли пота, день за днем: боль, страх, боль… Слова и цифры начали путаться, утрачивать смысл. Импульсы… Возбуждающие средства… Рефлексы… Вскрытие… Объекты… Реакции… От исписанных листков веяло страданием, увечьями, смертью. На последней странице каждого «эксперимента» стояла печать концлагеря Вольфсбрук и подпись врача: д-р Бруно Шурике. Шель отодвинул папку и вытер лицо платком. Потом взглянул на погруженного в чтение Джонсона.
— Какой кошмар! Я вернулся в прошлое, — медленно проговорил он. — Я забыл, где нахожусь, я снова стоял на перекличках, слышал крики капо, дрожал от слабости и от голода… Это, — он указал на чемодан, — чудовищно!
— А ведь убирая барак доктора Шурике, я не раз видел кресла с зажимами для головы, рук и ног, — вспоминал Джонсон. — Мне попадались на глаза разные предметы и инструменты, о назначении которых я понятия не имел. Впрочем, тогда я и не задумывался, для чего они служат. У меня хватало других забот.