— Вы хотели меня видеть? — спросил, входя, Менке.
Шель обернулся. На докторе был длинный синий домашний халат, в котором он походил на волшебника из детской сказки.
— Хотел ли я — это вопрос особый. Но уж поскольку я сюда попал, мы можем поговорить, если только вас не смущает поздний час…
— Мне кажется, для вас это не имеет значения.
— Мне очень неприятно, если я разбудил вас. — Шель незаметно поглядел на ноги доктора: из-под халата выглядывали носы войлочных туфель. «Вот хитрюга! Ни о чем не забыл».
— Присаживайтесь, пожалуйста, — указал на одно из кресел Менке и, когда оба уселись, спросил: — Вы, очевидно, опять увлеклись какой-нибудь таинственной историей, от которой кровь стынет в жилах, не так ли? Чем я могу быть полезен?
Шеля поразило самообладание старика. Доктор безусловно принимал активное участие в событиях сегодняшнего вечера, в нападении и сожжении опасных документов, а теперь беседует с ним с таким пренебрежительным видом и напускным спокойствием, будто ни о чем и представления не имеет.
— Когда я был у вас в первый раз, я спрашивал, не упоминал ли Траубе о каких-то бумагах.
— Да. И я ответил тогда, что Траубе страдал галлюцинациями.
— Я помню ваш ответ. Однако бумаги, о которых шла речь, не были плодом больного воображения.
— Да что вы! Но какое это отношение имеет ко мне?
— Сегодня я случайно обнаружил чемодан с документами. При этом присутствовал Джонсон.
Менке прищурил глаза. Закинув ногу на ногу и не сводя глаз с журналиста, он сказал:
— Я слушаю вас с возрастающим интересом.
— Вы психиатр?
— Я доктор медицины, психиатрия в некотором роде мое увлечение.
— Найденные нами бумаги должны вас заинтересовать. В них содержатся описание и результаты необычных опытов.
— Вы хотите предложить мне купить этот… материал?
— А вы бы согласились?
— Возможно. Но прежде я должен увидеть товар.
— Вы не спрашиваете имени автора.
— Разве это так важно?
— Для вас — чрезвычайно! Брови доктора поползли вверх, — Для меня? Да объясните же, наконец, все толком — нетерпеливо воскликнул он.
— С удовольствием. Автором попавшего к нам в руки материала является доктор Бруно Шурике.
— Я где-то слышал эту фамилию,— немного подумав, произнес Менке.
— Концлагерь в Вольфсбруке, — подсказал Шель.
Доктор махнул рукой.
— Насколько я понимаю, вы ищете покупателя на материалы, описывающие эксперименты в области психологии, проведенные неким доктором Шурике. Однако я не могу понять, почему вы пришли с этим ко мне, да еще к тому же в двенадцать часов ночи.
Шель всем телом подался вперед.
— В комнате покойного Траубе я нашел два рецепта, написанных вашей рукой…
— Боже мой! Вы что, пьяны? При чем тут мои рецепты?
— Спокойно, доктор. Мы с Джонсоном убедились, что почерк на бумагах из концлагеря и на упомянутых рецептах один и тот же, и пришли к выводу, что доктор Менке и военный преступник Шурике — одно лицо.
Собеседники впились друг в друга взглядом, как фехтовальщики перед схваткой. В комнате воцарилась тревожная тишина. Наконец Менке ленивым движением погладил белую бороду и спокойно произнес:
— Все это вздор! Вы, может быть, скажете еще, что я наклеил фальшивые усы и нос и ношу парик? — повысил он голос.
— Это все, что вы можете сказать?
— О нет. Я не знаю, кто вы на самом деле и зачем сюда приехали, но, тем не менее, могу дать вам добрый совет: у нас в Германии каждый человек, как правило, занимается своими делами и не сует носа в чужие, которые его не касаются.
— Превосходная речь, доктор Менке. А может быть, мне следует называть вас Шурике? Палач Шурике? Убийца Шурике?
— Вы пытаетесь вывести меня из равновесия? — злобно рассмеялся доктор. — Не стоит трудиться. Зачем вы вообще ко мне пришли? Почему не обратились в полицию?
— Леон Траубе погиб при загадочных обстоятельствах. Перед смертью он обратился ко мне за помощью. Я приехал слишком поздно, чтобы предотвратить несчастье, но мне хватит времени отомстить за него, то есть принять участие в розысках его убийцы. Я уверен, что мой друг не совершал самоубийства. Полиция, разумеется, будет поставлена в известность.
— У вас нет никаких доказательств в подтверждение ваших басен.
— Я думаю, достаточно будет доказать, что Менке — тот самый пресловутый Людоед из Вольфсбрука.
— Доказать? Но чем? Каким образом?
«Он знает, что бумаги сожжены», — подумал Шель.
— Делом займутся компетентные лица. А уж в свидетелях недостатка не будет, — уклончиво ответил он.
— Впрочем, у вас же есть эти бумаги, не так ли? — с нескрываемой насмешкой продолжал Менке. — Нельзя ли мне на них взглянуть?
— А зачем? Разве вы забыли свои чудовищные опыты? Например, эксперимент под названием «Соленая вода»?
Шель встал.
— Хватит играть в жмурки. Я испытываю глубокое удовлетворение при мысли о том, что смогу отомстить за страдания многих несчастных. И получу огромное удовольствие, когда услышу, что бывший палач Вольфсбрука вздернут на виселицу. В промежутке между вынесением приговора и приведением его в исполнение вы сможете заняться изучением всех симптомов страха на собственной персоне. Ха-ха-ха! Автоэксперимент безумного доктора!
— Это вы безумец, — прошептал Менке, впиваясь в Шеля своими бесцветными глазами. — Да! Вы сошли с ума! Вы явились ко мне за советом… в двенадцать часов ночи. Во время беседы вы начали нести околесицу, а потом перешли к оскорблениям и рукоприкладству. Я вынужден вас успокоить…
Шель попятился.
— Все понятно, — продолжал Менке. — Вы слишком много пережили при коммунистическом режиме… По прибытии в Германию чувство обретенной свободы оказалось настолько сильным, что многолетняя депрессия и подавляемый страх в результате слишком резкой перемены обстановки привели к умственному расстройству. Необходимо вас успокоить. Придется провести курс лечения…
Шель пытался унять дрожь пальцев. Гипнотизирующий взгляд доктора словно заставлял его подчиниться чужой воле; светлые, неестественно огромные зрачки застыли в неподвижности. Шелю стало ясно, что здесь он больше ничего не добьется. Положение становилось опасным. Он попятился к двери.
— Я не понимаю, в чем вы хотите меня убедить. Проволочка ни к чему не приведет. Прокурор Джонсон в курсе дела…
Менке не обращал на его слова ни малейшего внимания.
— Мы должны вас вылечить. Успокойтесь… — повторил он, следуя за отступающим к двери Шелем.
Шель резко повернулся и рванул дверь, ведущую в холл. Но в тот же миг неведомо откуда перед ним появился язвительно усмехающийся Гюнтер.
— Куда ты так спешишь? — спросил он, вталкивая журналиста обратно в комнату. Сам он вошел вслед за ним и захлопнул дверь.
— Постереги его, Гюнтер, — мягко произнес Менке.
— Я говорил, что у него не все дома, доктор…
— О, легкий приступ, ничего серьезного… Больной получит успокаивающий укол, а потом я решу, что делать дальше.
— Доктор Менке, — громко сказал Шель, с трудом владея собой, — предупреждаю вас, что как польский гражданин…
— Не шуми, гражданин! Посмотри лучше, что у меня в руке, и будь паинькой.
Журналист повернул голову. Помощник доктора помахивал толстой резиновой дубинкой. По выражению его лица было ясно, что он только и ждет удобного случая, чтобы пустить ее в ход.
— Постереги его, — повторил Менке и торопливо вышел в дверь, расположенную между шкафами.
— Господин Гюнтер, — попытался использовать силу убеждения Шель, — доктор — военный преступник. Он был врачом в концлагере. Убивал людей. У меня есть доказательства…
— А ну-ка, прекрати болтовню, гражданин! — Дубинка стремительно завертелась в воздухе. — У меня есть опыт в обращении с буйнопомешанными, доказать тебе?