— Да. И причины этого теперь стали понятны. Мне было трудно вести расследование, потому что я не знал сути дела. Меня удивляло, почему Леон писал, что не может никому доверять. Перебирая все возможные объяснения, я постоянно возвращался к одному и тому же вопросу: почему он не доверял тебе? — Шель погасил сигарету, взглянул на сосредоточенное лицо Джонсона и продолжал: — Объяснение, будто Леон был психопатом и избегал людей, успокоило мои первоначальные подозрения. После разговора с тобой, а в особенности после встречи с доктором Менке я получил исчерпывающие ответы почти на все вопросы. Лютце — беспробудный пьяница, психически больной Леон был мизантропом. Ты обидел его своим недоверием и так далее. И я бы действительно уехал из Гроссвизена на следующий день, если б не несчастный случай с Лютце и исчезновение чемодана из камеры хранения. Тот, кто подстраивал эти инциденты, наделал столько промахов, что их трудно было не заметить.
— Грубер действительно вел себя, как последний дурак, — произнес Джонсон, забавляясь пепельницей.
— Перед Грубером встала трудная задача. Однако сцену на вокзале он разыграл весьма убедительно. Впрочем, давай обсуждать события по порядку. Перед условленным свиданием Лютце посылает письмо и… попадает под машину. Потом начинают твориться совсем уж странные вещи. Утром ты просишь полицейского инспектора присутствовать при получении чемодана из камеры хранения, а за минуту до нашего приезда чемодан исчезает. Грубер не проявляет желания начать расследование. Лютце молчит. Мои предположения встречены пренебрежительно.
— Но ведь это было…
— Я не прошу объяснений, Пол. Я начал анализировать свои наблюдения и пришел к выводу, что несчастный случай был подстроен умышленно, а единственным лицом, которое знало о предстоящем свидании с Лютце, был ты! Правда вырисовывалась все яснее, но она казалась настолько невероятной, что я долгое время пытался находить происходившему самые разнообразные объяснения. Я не мог и не хотел поверить, что ты можешь быть замешан в этой грязной истории.
Джонсон всем телом подался вперед.
— Я еще не знаю, к чему ты клонишь, — произнес он, — но мне бы хотелось, чтобы ты взвешивал свои слова. Ведь нам нередко случается сгоряча сказать такое, в чем мы потом раскаиваемся.
Шель посмотрел ему прямо в глаза.
— Неужели ты всерьез рассчитывал провести меня такими фокусами? Все, что я сказал и еще собираюсь сказать, я тщательно обдумал. Не существует ни малейших сомнений в том, что руководил всей компанией ты, а не Грубер и не Менке — они были всего лишь пешками. Ты вел рискованную игру, Пол. Я не знаю, какую цель ты преследуешь и какая тебе в этом корысть, но смерть Леона в данном случае была той самой ошибкой, которую раньше или позже совершает каждый преступник, ошибкой, которая приводит к его падению. — Он на минуту замолчал, чтобы до американца успел дойти смысл брошенного ему обвинения.
Лицо Джонсона исказилось, уголки рта опустились, нос заострился.
— Ты выдвигаешь серьезные обвинения, Ян. Я не понимаю, как ты мог прийти к таким фантастическим выводам. Твои инсинуации не имеют никакой реальной основы.
— Я вынужден признать, что ты всегда старался обеспечить себе превосходное алиби и осуществлял общее руководство очень ловко, оставаясь на безопасном расстоянии. И лишь с того момента, когда события начали разворачиваться быстрее, чем ты рассчитывал, и ты потерял возможность управлять ходом неожиданных происшествий, а твое личное участие стало необходимым, я понял, что именно ты держишь в руках все нити. Заглянем в прошлое. Работая в концлагере в бараке доктора Шурике, ты, без сомнения, знал его в лицо. После войны ты поселился в Гроссвизене. Когда и почему здесь появился Менке, я не знаю. Видимо, он считал возвращение совершенно безопасным: борода и усы в достаточной мере изменили черты его лица, волосы поседели… Впрочем, ни у кого не было повода подозревать, что за спиной у уважаемого доктора такое преступное прошлое. Я полагаю, что, узнав Шурике, ты решил воспользоваться его тайной в целях шантажа. Быть может, он сам предложил тебе деньги в обмен за молчание и покровительство. Детали для меня несущественны. Кроме того, я не думаю, чтобы Менке был единственным источником твоих доходов.
Джонсон закурил сигарету. Шель заметил, что у него дрожат руки. Однако это был единственный признак беспокойства. Журналист допил кофе, тоже закурил и продолжал:
— Все так бы и шло по намеченному плану, если б не Леон Траубе. Неизвестно, каким способом он добыл чемодан с документами, компрометирующими доктора Шурике. Возможно, сначала он не отождествлял владельца бумаг с доктором Менке и, лишь убедившись в том, что это одно и то же лицо, понял, насколько важно сделанное им открытие. По всей вероятности, он доверился тебе — это следует по логике вещей. Поскольку ты прореагировал не так, как он предполагал, — возможно, даже предложил ему деньги за сохранение тайны, — он осознал свое бессилие. Не зная, кто еще владеет зловещей тайной, он обратился за помощью ко мне. Леон послал два письма. Одно из них попало к тебе в руки. Ты, безусловно, знал о моем приезде. Действовать приходилось быстро. Ты не видел возможности уговорить Леона или заключить с ним сделку, чтобы таким образом получить бумаги, и во избежание дальнейших осложнений решил, что Леон должен умереть. Чего стоила жизнь изнуренного болезнью и никому не нужного человека по сравнению с регулярно получаемыми доходами?
— О господи! Но ведь Леон покончил жизнь самоубийством. Подумай, что ты говоришь!
— Дай мне, пожалуйста, кончить. Я уже говорил, что дошел до таких заключений после долгих размышлений, тщательно все взвесив. Леон действительно запирался у себя в комнате, но, когда ты пришел к нему в ту трагическую ночь, ты, безусловно, действовал по заранее разработанному плану, с помощью которого тебе удалось обмануть одинокого человека и заставить его открыть дверь. А может быть, он настолько отчаялся, что утратил всякую надежду на спасение и даже не пытался избежать своей участи. Меня охватывает ужас, когда я представляю себе его последние минуты. Бессильный, немощный, всеми покинутый человек знал, что его часы сочтены. И все же он оставил за собой след. В предвидении будущих событий Леон доверил ценный чемодан Лютце, которого — как он справедливо рассудил –— никто не подозревал. Он также оставил два невинных с виду рецепта в ящике стола, засунув их между дном и задней стенкой, в надежде, что, если случится несчастье, я смогу их там найти. Это был прицел дальнего действия; вероятность того, что рецепты попадут ко мне в руки и помогут расшифровать загадку, была ничтожна мала. Впрочем, я не уверен, что Леон не оставил каких-нибудь других следов, но либо они попались вам на глаза раньше, чем мне, либо я их проглядел. — Тут Шель прервал свой рассказ, чтобы затянуться дымом сигареты.
— Ты все больше погружаешься в мир фантазии, мой дорогой, — сказал Джонсон. — На основе таких предпосылок тебе не удастся построить столь серьезное обвинение — это просто невозможно.
— А я и не рассчитывал, что ты со мной согласишься.
— Так что же дальше, Шерлок?
— События вчерашнего вечера подтвердили мои подозрения. История с Грубером произошла как нельзя более кстати для тебя. Продажный полицейский решил сам шантажировать доктора. Узнав об этом, ты вышел из себя… Не составляло труда догадаться, что причиной твоего возбуждения была не одна только Кэрол. Бедняга Грубер! Однако дело начало осложняться. Ты не мог помешать инспектору ознакомиться с документами, раскрывающими преступления доктора, который, безусловно, был твоим подопечным.
— Какой вздор!
— Все, о чем я говорю, действительно построено на гипотезах, но, вне всяких сомнений, отражает истину.
— Продолжай.
— Когда мы просматривали документы, ты сделал вид, будто слышишь какой-то шорох. Несмотря на то, что у меня прекрасный слух, я попался на удочку. Ты вышел из комнаты, окликнул меня и ударом повалил на землю.
— Ты сошел с ума! Это переходит…
— Минутку, выслушай меня до конца. Пока я был без сознания, ты взял чемодан, вытащил у меня из бумажника письмо Леона и сжег все вместе. Потом, хлопнув дверью, разбудил Кэрол и улегся возле меня в садике.