— Это покажет завтрашний день.
Наступило недолгое молчание. Джонсон устало провел рукой по глазам. Шель внимательно следил за ним.
— Почему ты убил Леона? Американец быстро поднял голову.
— Он должен был умереть.
— Почему же, черт возьми? Почему?
Джонсон пожал плечами. Он казался очень утомленным и почему-то напомнил Шелю того Джонсона, с которым он провел незабываемые дни в засыпанном подвале.
— Почему? Так сложились обстоятельства. Пять лет назад появился Менке. Несмотря на то, что он сильно изменился, я узнал его холодные бесцветные глаза. Прижатый к стенке, он не стал отпираться. Я хотел немедленно передать его в руки полиции, но после продолжавшегося несколько часов разговора изменил свое намерение. И не только намерение. Менке просидел бы несколько лет, а мне бы осталось наслаждаться полученным удовлетворением. Благодарю покорнейше! Ведь каждый из нас мечтает вырваться из рамок однообразной повседневной жизни. Менке указал мне новые возможности. В наших краях осело немало таких типов, как он. Все они скрывались под чужими именами, и почти все занимали неплохое положение. Менке знал кое-кого из них… Дай мне воды.
Шель наполнил стакан и протянул его Джонсону.
— Это он предложил создать своего рода организацию. Работая в прокуратуре, я мог гарантировать этим людям спокойную жизнь и предупреждать их о возможной опасности. Да что тут долго рассказывать — получаю я за это немало. Через несколько лет брошу все и начну новую жизнь в Америке. Только идиоты вкалывают, чтобы получить возможность в старости жить на пенсию.
— А Грубер?
— Грубер был связан только с доктором. О моем участии он ничего не знал, хотя, видимо, догадывался, что существует кто-то там, «наверху». Получаемые от доктора поручения он исполнял безупречно. Лишь история с чемоданом что-то перевернула у него в голове. К счастью, он не знает, кто в действительности давал ему задания. Наша организация действует четко; Груберу придется понести наказание.
— Чрезвычайно интересно! — вставил Шель.
— Не думай, что тебе удастся в чем-нибудь нам навредить. Нас слишком много, мы есть повсюду. Я узнал о твоем приезде в Гроссвизен, как только ты сошел с поезда. Мне был известен каждый твой шаг, почти каждое слово.
Шель слушал очень внимательно, стараясь как можно точнее все запомнить.
— Леон Траубе, — спокойно подсказал он.
— Леон вначале поверил мне свою тайну, но не захотел прислушаться к разумным советам и начал разглашать такие вещи, которые следовало держать при себе. Вначале я не придавал этому значения, но постепенно его настойчивость стала меня беспокоить. Он был безумцем и к тому же составлял меньшинство — в одном лице…
— Тот факт, что он был в меньшинстве и даже остался один, не равнозначен безумию. Существует правда, и существует ложь. Не обязательно быть маньяком, чтобы добиваться правды, даже несмотря на все ваше превосходство.
— Ба, понятие правды — вещь весьма относительная. Мне тоже несладко пришлось в немецком концлагере. Я проклинал немцев, их чванство, беспощадность, жестокость. Потом был Нюрнберг — и что же? Самых страшных преступников ждала мгновенная смерть, кое-кто провел по нескольку лет в комфортабельных тюрьмах. Большинство из них уже на свободе и занимают немаловажные посты. А тысячи других, так называемое правосудие не настигло и уже никогда не настигнет. Некоторые прошли проверку и были реабилитированы — можно подумать, что их грязные грешки представляли собой сыпь, которую стоило только помазать мазью, чтобы она исчезла. После войны эсэсовцы уничтожали татуировку, обозначавшую их группу крови, а сегодня? Оглянись по сторонам. Железный крест, вытатуированный нуль, рыцарские кресты — все это в большом почете. Правда стала ложью, Ян. — Американец встал и принялся шагать по комнате.
Шель раздумывал, какую цель преследовал Джонсон своей тирадой. Может быть, он хотел перевести разговор на другую тему и вернуться к тому завуалированному предложению, которое он сделал при их первой встрече в «Красной шапочке»? А американец тем временем продолжал:
— Я избрал для них другой вид расплаты. В течение долгих лет они будут оплачивать мое молчание, никогда не имея полной уверенности в том, что их прошлое сохранится в тайне. Превосходное наказание! Гауптштурмфюреру СС Вальтеру Груберу, доктору СС Бруно Шурике, Нойбергеру, Земмингеру и многим другим пришлось работать ради моих прихотей. Ха-ха-ха!
— Леон Траубе!
Джонсон резко повернулся.
— Леон должен был погибнуть в лагере, как тысячи других. Он вышел оттуда живым благодаря чистой случайности. Найдя бумаги доктора Менке, он решил раззвонить о своей правде по всему свету и отомстить одному из палачей. Может, он мечтал увидеть свою фотографию в газете… Идиот! Я делал все, что мог, пытаясь убедить его в глупости и бессмысленности подобных намерений. Если принять во внимание, что жить ему оставалось не больше полугода, то я в некотором смысле избавил его от дальнейших мучений и — безусловно — от многих разочарований. Разработав такие превосходные планы, я не мог позволить ему разрушить все это. Он перехитрил меня, отдав чемодан Лютце, однако добился этим немногого. — Джонсон внезапно остановился перед Шелем. — Надеюсь, теперь мы друг друга поняли?
— О да! Я прекрасно тебя понял, но это не значит, что я оправдываю преднамеренное убийство.
Джонсон прищурился, тяжело оперся руками о стол и подался всем телом вперед.
— Ты все еще осуждаешь поступок, который был необходим и в тех обстоятельствах полезен?
— Я бы мог в конце концов понять твою линию поведения по отношению к Менке и прочим, хотя она отвратительна и заслуживает только осуждения, но что касается Леона… Мы были друзьями, он обратился ко мне за помощью в поистине справедливом деле.
— Справедливом исключительно с его точки зрения!
— Не стоит больше это обсуждать. У каждого из нас есть в жизни определенная цель, к которой мы идем совершенно разными путями. Для тебя мир — это джунгли… — тут он заколебался.
— Мелкобуржуазный образ мышления. — Джонсон подошел к окну. — Погляди на город. Сейчас здесь спокойно спят около семидесяти тысяч человек. У каждого из них, безусловно, есть какая-то цель, каждый из них любит и ненавидит, у каждого есть свои надежды и заботы. Семьдесят тысяч человек! На маленьком клочке земли, который кто-то назвал Гроссвизеном, учатся, работают, рожают детей, пьют, плачут, болеют и умирают. А ты, чужой человек, приезжаешь сюда и упорно пытаешься доказать свою правоту. Но кому? Этим спящим в пропотевших ночных рубашках бюргерам, их жирным женам, выжившим из ума старикам? Какое тебе дело до того, что один из них умрет, погибнет в результате несчастного случая или даже будет убит? Леон был один из них. Маленький, незаметный, никому не нужный человечек, он угас, исчез без следа.
— Леон оставил наследство, — сказал Шель.
— Пару дырявых носков, протертые брюки и стоптанные башмаки.
— Он оставил невыполненную задачу.
— Мое терпение начинает истощаться, Ян. Ты не желаешь понять, что в существующей действительности нет места идеалистам или романтикам.
— Наша дискуссия становится однообразной. Поэтому я предлагаю тебе захватить этот ключ и вернуться в чащу своих джунглей.
— А ты утром побежишь к Визнеру… Неужели ты принимаешь меня за дурачка и рассчитываешь, что я позволю тебе это сделать?
— Тогда разреши спросить: что же ты собираешься предпринять, для того чтобы заставить меня переменить решение?
Джонсон иронически рассмеялся и привстал за столом.
— Не думаешь ли ты, что я рассказал тебе обо всем не будучи уверен, что тайна останется между нами? На этот раз ты недооцениваешь меня. Ты хочешь знать, что я сделаю? Пожалуйста. Сегодня вечером, как только ты ушел, я позвонил Визнеру и пригласил его для частной конфиденциальной беседы. Между прочим, я дал ему понять, что ты сделал мне одно неожиданное предложение. Я не стал вдаваться в подробности… Мне нужно было только возбудить его подозрения. В дальнейшем мой план будет развиваться следующим образом: Ян Шель, польский журналист, приехал в Германию главным образом с целью завербовать агентов для шпионской деятельности.