— Пол Авел Джонсон! — обрадовался Шель. Если это действительно их товарищ по подвалу, то он, несомненно, знает причину трагической смерти Леона.
— Он работает в суде?
— Да, в прокуратуре.
Шель раздумывал, что ему делать. Он предполагал провести в Гроссвизене несколько дней, но теперь это потеряло смысл, и он решил уехать на следующий же день.
— Фрау Гекль, — спросил он, — ведь комната Леона Траубе еще свободна?
— Разумеется! Никто…
— Очень хорошо, — перебил Шель нетерпеливо. — Вы не будете возражать, если я там поселюсь на пару дней? — Увидев, что хозяйка колеблется, он добавил: — Я уплачу за двое суток вперед.
— Хорошо, — согласилась фрау Гекль, — но ведь я могу поместить вас в другой комнате.
— Спасибо. Я бы все-таки предпочел, если можно, занять комнату Леона.
— Как хотите. Идемте, я покажу вам ее.
Они вышли на площадку и оттуда по скрипучей лестнице поднялись на третий этаж. Старуха остановилась в конце коридора, открыла дверь и, бросив испуганный взгляд на окно нехотя вошла внутрь. Шель одним взглядом окинул комнату: скудная и жалкая обстановка. Значит, здесь… Солнечные лучи освещали грязное окно, за стеклами которого виднелись огороды и тронутая желтизной зелень деревьев. Где-то неподалеку громко кудахтали куры. Идиллический пейзаж успокаивал, рассеивал печаль. Шель повернулся к старухе.
— Хорошо, фрау Гекль. Я здесь отдохну несколько минут, а потом постараюсь повидаться с Джонсоном. Не знаю, когда вернусь, может быть, поздно.
— О, не беспокойтесь! До полуночи дверь не запирается. Потом нужно звонить, но я вам охотно открою. Если вам что-нибудь нужно — скажите… — Она снова покосилась на окно.
— Нет, мне ничего не нужно, спасибо.
— Когда будете уходить, — предупредила фрау Гекль, — не забудьте посильнее захлопнуть дверь, иначе замок не защелкнется. Вот так, — показала она. — Герр Траубе в последнее время всегда запирался на ключ, потому что от сквозняка дверь распахивалась, — добавила она, выходя.
Шель облегченно вздохнул, услышав удаляющиеся шаги. Он сел, закурил и взглянул на покрытую пятнами крышку стола.
Траубе болел три года. Когда состояние его здоровья ухудшилось, он бросил работу и жил на пособие. Судя по письму, он заинтересовался каким-то загадочным делом и сделал неожиданное открытие. Вероятно, это не имело отношения к болезни, иначе Траубе упомянул бы о ней в письме. Два месяца назад, узнав что-то, по его словам, чрезвычайно важное, он написал и отправил два письма, из коих, кстати, сказать, дошло лишь одно. Раз он написал два письма, то, стало быть, опасался, что ему постараются помешать передать информацию. Следовательно, материал, которым располагал Леон Траубе, представлял для кого-то опасность. Две недели назад Шель написал Леону письмо, сообщая о своем приезде. По логике вещей Леон должен был бы дождаться его. Фактически же произошло нечто неожиданное и ужасное. Траубе покончил с собой чуть ли не накануне приезда друга. Столь отчаянный шаг мог быть вызван только чем-то из ряда вон выходящим…
Шель погасил окурок, поднялся и снова, на этот раз более внимательно, оглядел комнату. Здесь стояли никелированная кровать, стол, стулья, гардероб и эмалированный умывальник с кувшином. На стенке висела олеография, изображающая мельницу. Шель принялся обыскивать помещение в надежде найти хоть что-нибудь проливающее свет на недавние события.
Ничего не найдя в кровати, он открыл гардероб. Внутри на перекладине висели три вешалки. Шель заглянул под газеты на полках, влез на стул, чтобы осмотреть гардероб сверху. Снял олеографию и отодвинул лист картона, прижимавший картину к стеклу. В заключение он вернулся к столу и выдвинул ящик. Там лежали проспекты туберкулезного диспансера и старое приглашение на встречу бывших узников концлагеря в Вольфсбруке. Шель вынул ящик совсем и поставил на стол. Между задней стенкой и дном он заметил два засунутых в щель прямоугольных листочка и с надеждой выхватил их, но это оказались всего лишь рецепты на популярные успокоительные средства, выданные неким Карлом Менке, доктором. Шель кинул бумаги обратно в ящик и водворил его на место. Он осмотрел еще раз каждый уголок мрачной комнаты. Полиция, несомненно, забрала личные вещи покойного, решил он и принялся распаковывать чемодан.
Уходя из комнаты, Шель несколько минут возился с дверью, которая никак не закрывалась. «Ах, да, — вспомнил он, — фрау Гекль ведь предупреждала, что замок плохо работает».
На лестнице Шель внезапно остановился. В его мозгу зародилось сперва туманное, но быстро усиливающееся подозрение. Хозяйка сказала, что в день самоубийства Леона дверь его комнаты была приоткрыта. Прожив здесь пятнадцать лет, Траубе, несомненно, знал дефект двери и, наверное, совершенно машинально закрывал ее как следует. И он не мог оставить дверь открытой, готовясь покончить с собой. Значит, после смерти Леона, но до прихода фрау Гекль в комнате был кто-то, кто не знал о дефекте двери и не сумел ее запереть. Кто? Конечно же, человек, желавший завладеть тем, что хранилось у Траубе.
Шель понимал, что его рассуждения весьма произвольны, но все дело казалось ему по меньшей мере странным. Он решил немедленно отправиться к Джонсону.
* * *
Несколько минут спустя после ухода Шеля в дом на Эйхенштрассе вошел высокий, широкоплечий мужчина в темно-синем костюме. Фрау Гекль встретила его удивленным восклицанием.
— Я проходил мимо, — объяснил гость, — и решил узнать, как у вас дела.
— Все по-старому. Работаю с утра до ночи. — Хозяйка вытерла мокрые руки передником. — Садитесь, пожалуйста.
— Нет, нет. Я на службе, у меня времени мало. Вы уже нашли жильца на место покойника?
— Что вы! На эту злополучную комнату не скоро найдется охотник. Впрочем, — замялась она, — там дня два поживет друг Траубе.
— Друг?
— Какой-то поляк. Приехал в гости.
— К кому в гости?
— К Траубе. Был потрясен, узнав о его смерти.
— Он не спрашивал, как это случилось?
— Я сказала, что Траубе болел туберкулезом.
— А еще что?
— Он интересовался, были ли у Траубе друзья. Я сказала, что не было никого, кроме Лютце и герра Джонсона. Спрашивал, где живет Лютце и где работает герр Джонсон. С последним он, кажется, знаком и собирается его навестить.
— Он вышел?
— Десять минут назад.
— Вы сказали ему, где живет Лютце?
— Да, в блиндаже.
— А больше он ни о чем не спрашивал?
— Нет.
Гость направился к двери.
— С вами очень приятно поболтать, но мне нужно идти. Завтра, с вашего разрешения, я, возможно, забегу еще раз.
— Конечно, заходите! Буду рада. Нас, стариков, мало кто балует вниманием…
* * *
Хозяин такси Фриц Нойбергер отодвинул пустую чашку на середину стола и прислонил к ней сложенную вдвое газету.
— Опять вся первая страница об этом проклятом Конго, проворчал он, — можно подумать, что больше ничего на свете не происходит.
— Фриц! — позвала жена. — Тебя к телефону. Он отложил газету, встал и вышел в переднюю.
— Нойбергер слушает.
— Говорит 95-16. Поезжайте немедленно в блиндаж за городом, где живет Лютце. Машину поставьте подальше, чтобы он не мог разобрать номер. Дайте ему десять марок и скажите: «От друга на водку». Ясно?
— Да, разумеется! — заверил Нойбергер.
— Потом вернетесь в город и подъедете к зданию суда. Оттуда выйдет мужчина, темно-русый, рост около 172, со шрамом от правого угла рта к носу, в коричневом костюме спортивного покроя и белой рубашке. С ним будет, по всей вероятности, помощник прокурора Джонсон. Вы его знаете?
— В лицо — да.
— Хорошо. Так вот, нам нужно знать каждый шаг мужчины в коричневом костюме. Не спускайте с него глаз. Доложите по телефону в 14 часов. Все.
— Кто звонил, Фриц? — спросила жена, заглянув в переднюю.
— Пассажир, — ответил Нойбергер. — Мне придется уехать на пару часов.
* * *