Пока ждала, пристроила на плите кастрюли с водой. Пока разгонятся да закипят! Две у нас есть. Большая и чуть поменьше. Я планировала наварить прямо обе. Картоха с тушняком — пища туристов и рулевиков. Самое оно. Учитывая, что половина пришедших сегодня — бедные студенты, для которых пачка китайской лапши считалась полноценной едой, то обед и вовсе начинал играть королевскими красками.
Но плитка вот эта меня всё-таки напрягает. Одно дело на пять человек сварить. Да даже на десять. Но на тридцать! И кастрюльки эти как матрёшки, мал мала меньше… Нормальная посудина нужна, большая. Литров на пятнадцать. И плита большая, типа как для садиков, например, чтоб вот это всё не ёрзало.
А такая плита по-любому дороже бытовой раза в три-четыре. К тому же я хотела сразу чтоб с большой духовкой. Блин, опять деньги, деньги… Вечно их меньше, чем хотелось бы. Хотя, завтра вот у меня недельный расчёт с парикмахерской и с папиным магазином, да и в сберкассу наведаться надо, забыла я про свою консультантскую зарплату — глядишь, и скоробчу хоть на что-то. Держать эти разноцветные бумажки с длинными нулями у себя я уж точно смысла не видела — инфляция двигалась, что называется медленно, но верно. Да и не так уж медленно, если совсем честно. Хлеб прошлым летом был три тыщи за булку (ну, в смысле, за буханку, но в Сибири принято говорить «булка хлеба»), а нынче уже почти четыре. И вообще, если по прейскурантам две тысячи двадцать первого года идти как по ориентирам, то в девяносто пятом цены были в среднем в шестьдесят раз выше, а в мае девяносто шестого — уже почти в семьдесят и тихонько ползли вверх.
С такими разнообразными мыслями я дождалась засланцев из магазина с добычей: четырьмя банками улан-удэнской тушёнки (лучшей из всех возможных тогдашних вариантов и в те годы реально неплохой) и тремя с чем-то кило пряников на развес. На всю сдачу, ха.
Наварили мы с девками две бадьи тушёной картошки, позвали народ.
Ещё, слушайте, меня несколько раздражала наша разносортица в посуде — натащили же, кто чего мог. И теперь всё это вместе смотрелось люто.
И за старыми письменными столами обедать… так себе. Нет, хорошо, что они вообще есть! Но…
Хочу чтоб красиво.
Ладно, всё будет, дайте только срок.
Беседа, как это бывает за столом, рассы́палась на несколько ручейков, периодически пересекающихся и переплетающихся.
Посреди застолья явился худой вьюнош в толстых очках — ну, тот, который мне комп с периферией дружицца заставлял. Был наделён миской с картохой и ложкой, поначалу несколько настороженно прислушивался к обрывкам бесед, а потом я с некоторым удивлением услышала расширяющийся вокруг него компьютерный диспут. Платы, карты, матери и прочий для меня дикий лес. Полезное дело, а как же…
Периодически подходили люди, и кто-нибудь из нас, четверых девчонок, дружных со сканером, бежал обрабатывать фотографии.
Попили чаю, и плиточники-отделочники объявили, что сиди-не сиди, а оно само себя не налепит — и ушли. Остальные, для кого серьёзной работы не осталось, выделили мне двоих дежурных «по столовой» и пошли сообща кукурузу — тьфу, тыкву! — доделывать. Из правого крыла по коридорам периодически доносился их гомерический хохот. Творцы-креативщики, едрён-батон!
КАК НАШ САДИК ЧИСТ И ЗЕЛЕН…
Я вытерла столы и уставилась в окно под плюханье воды и побрякивание посуды. Бывает у вас такое — залипнешь в одну точку и подвисаешь в какой-то прострации, пока головой не потрясёшь или перед лицом кто не помашет?
Вот и я — таращилась на чахлые кусты, весело зеленеющие крохотными листочками. Мысли текли плавные, как медузы. Всё радуется жизни и весне, даже такие вот задохлики. Хорошо бы цветочков посадить и вообще как-то подумать на предмет облагораживания нашего мини-скверика…
— Ты чего? — в поле зрения появилась Анна.
Затупёж мгновенно прошёл, словно пелену сдёрнули.
Я облокотилась о широкий подоконник:
— Да вот, думаю: цветов посадить, что ли?
Аня повторила моё движение и тоже уставилась в окно.
— Ну я не знаю… Как тут перекапывать-то? Ломами долбить? — выдала она после минутного созерцания.
Земля вокруг кустиков была утоптана до состояния почти бетона. И старательно выскоблена. Именно выскоблена, а не выметена. Я вам клянусь. На грустной утрамбованно-серой почве явственно виднелись следы прутьев от берёзовой метлы. Принято тогда так было, понимаете — вычищать всё до упора. Вот листья опавшие, например. Как их под деревьями оставить? Ветер дунет — они же полетят. Непорядок. Тем более — улица центральная. Поэтому дворники здесь работали тщательно даже в самые смутные времена. А чтоб листья создавали меньше мусора, выскабливали всё в ноль. Вместе с частью полезного слоя. И, подозреваю, с частью корневищ травы, потому как газоном эти залысины можно было назвать разве что условно.