И надо как-то научиться не думать о живых здесь людях в прошлом времени. О, боги, боги…
09. СЕМЕЙНЫЙ ПОДРЯД
А ТЕБЯ НЕ УБЬЮТ?
Я почти уже вышла из универа — вспомнила, что забыла свои клетчатые баулы! Пришлось топать обратно на второй этаж. В деканате снова никого кроме секретарши не было.
— Хорошо, что вовремя вспомнила, — улыбнулась она, протягивая мне свёрнутые в рулончик сумки через свой «прилавок».
— Ой, спасибо вам! А можно от вас быстренько позвонить?
Секретарша оглянулась на деканскую дверь:
— Ну… только быстро. Говори номер.
Я продиктовала матушкин домашний, она протянула мне трубку, растянув спиральный провод, соединяющий её с телефоном, и зашуршала диском. Я прослушала с десяток гудков, уж думала, что трубку никто не возьмёт, но тут мама ответила:
— Алё.
— Мам, вы дома будете?
— Да, я тут пироги стряпаю.
— Я сейчас заеду.
— Ну, давай.
Я вернула трубку.
— Спасибо, — я секунду посомневалась и подумала, что сегодня, наверное, могу слегка обнаглеть, — А можно мне ключ от нашей аудитории, я буквально на пять минут.
Секретарша сделала ужасно проницательный вид и протянула мне ключ:
— Держи. Только никому не говори.
Какие-то они сегодня сплошь загадочные.
Я вышла в коридор и тут сообразила, что аудитория может быть совсем не та, которую я помню. Это был как раз один из тех немногих случаев, когда воспоминания задваивались. Хотя… так, бирки не было, но на само́й круглой головке ключа был выцарапан номер. Живём! Двести третья. Где-то рядом.
На моё счастье, изнутри замок закрывался также хорошо, как снаружи. Я забаррикадировалась и вытряхнула из кошелька разноцветные бумажки с длинными нулями. Если учесть, что вчера у меня оставалось сто двадцать, минус сегодняшняя дорога… сложу-ка по кучкам. Вторая часть — это двести семьдесят предоплата. Остальное, по идее — сегодняшние продажи. Мильён девятьсот шестьдесят! Вот я и миллионерша!
Сгребла всё обратно в сумочку.
Внезапно страх такой накатил, хоть в трусы бабосы прячь. Умом понимаю — вроде и немного. Толком на эти деньги ничего не купишь. С другой стороны, кто-то за такие деньги по четыре — по пять месяцев работает. А уж в подъездах убивали и за меньшее, лишь бы наскрести на дозу. Серьги у девок рвали из ушей…
И вдруг увидела своё отражение в узком зеркале. Глаза большие, руки в сумочку вцепились. Не хватает только транспаранта: «Я боюсь, что меня обокрадут!»
Ну да, очково ходить с такими деньгами. Но если ходить с таким вот узясом на лице, вероятность обокрадывания возрастает катастрофически. Поэтому лицо успокаиваем, расслабляем даже. В кошелёчке оставим рублей двадцать, чтобы пачками не светить. Остальное завернём в платочек — и на донышко, под тетрадки. И подумать надо про какую-то другую систему ношения денежек…
В деканат я впорхнула как попрыгунья-стрекоза, вернула секретарше ключик и полетела дальше. Девяносто пятый, любовь моя, не подвёл, ждать пришлось всего-то минут десять. Села к окну, на колесо, сумочку спокойно на колени поставила.
Глазела в окошко, как ни в чём не бывало.
У мамы на остановке вышла из маршрутки одна, значит, точно за мной никто не прицепился. Бодро дотопала в горку, напевая «Санни-и-и! На-на-на-на, на-на, на-на-а!» из чего можно сделать далекоидущие выводы о моём познании английского. Потом ещё залезла к ним на пятый этаж. Да это что же такое, Сауроны, блин! Позвонила в дверь. Из двери напротив выглянула соседка. На всякий случай поздоровалась с ней приветливо.
Эта соседка у них вообще уникальная. Начать с того, что она никого не боится. ВООБЩЕ. На любой шум выходит и гоняет всех подозрительных. Драка пьяная в подъезде случилась с поножовщиной — тоже выперлась. И хоть бы хны! Как будто у неё суперсвойство неуязвимости. Может, её в охрану нанять?
Не обращайте внимания, это я так, в порядке бреда.
Короче, соседка убедилась, что я пришла к маме, и скрылась в своей квартире.
А я прикрыла двери — и железную, и простую, меньше слышно будет — и объявила, что пришла им денег отдать.
— Ты чё, у Шаманова заняла? — сразу подозрительно спросила мама.
Это она моего отца так называет, строго по фамилии.
— Мама, ты не поверишь!..
И она натурально не хотела верить. С другой стороны — вот они, деньги.
— Миллион пятьсот двадцать шесть с копейками я вам за ткани должна. Копейки не будем считать, пусть миллион пятьсот тридцать. И сто пятьдесят тысяч на упаковку ты мне давала. Через неделю-две мне, наверное, ещё понадобится. Если Саша на базы поедет, пусть прикупит две таких же, я деньги сразу отдам.
Они сидели напротив меня и хлопали глазами.
— И что, у тебя вот так за неделю получилось полтора миллиона? — в конце концов спросила мама.
— Немножко больше, но я купила себе обувь.
Они переглянулись.
— Мам, ну я не знаю — звёзды так совпали? Потом, имейте в виду, мы фактически нарвались на халяву. Если прикинуть, я двумя рулонами отбила четырнадцать. Но рассчитывать на такое не стоит. В лучшем случае покупаешь за сто, продаёшь за двести. И работа. И надо искать кого-то, кто будет помогать: возить, носить, охрану, в конце концов, обеспечивать. Придётся ещё, наверное, за крышу платить.
Мама нахмурилась и занервничала.
— Оля, я так не понимаю. А тебя не убьют?
Это был ещё один страх. Страх начать что-то новое, потому что — а вдруг убьют?
— Надеюсь, что нет.
Но Василич, кажется услышал что-то для себя интересное.
— Так, ну-ка ещё раз давай свою бухгалтерию.
Я вздохнула:
— Ну, тут относительно просто. Чтобы нормально продавать, нужна ткань, нитки, швейная машинка, упаковка, вкладыш-этикетка, затраты на рекламу и доставка, — я секунду подумала, — и затраты на крышу.
Без этого в девяностые было никак.
По-хорошему, ещё нужно было ИП, но тут я планировала спрятаться за папу.
— Крыша обойдётся где-то в тысячу долларов в месяц, — лица у обоих синхронно вытянулись, — Это если получится договориться по дружбе. И, конечно, нужно, чтобы наш товар кто-то хотел купить. Я реально не знаю, вам оно надо, влезать в систему?
По-моему, мне удалось озадачить их настолько, что оба не знали, что сказать.
— Я могу вам предложить вот что. За пошив комплекта — точно по спецификациям! — двадцать тысяч за комплект. Мама, это цена персонально для тебя!
— А другому ты сколько платила бы? — задумчиво спросил Василич.
— Десятку максимум. А вернее всего — пятёрку. Швея за смену десять комплектов сошьёт не глядя. А если машина промышленная, то и тридцать-сорок. Да даже если десять, это пятьдесят тысяч за день, миллион в месяц. Что-то не вижу массовых предложений таких зарплат.
Реально, мы когда с моим первым мужем сошлись (по «старому моему счислению» именно в девяносто пятом, в октябре), он как раз на новую работу устроился, на авиадиспетчерский тренажёр, инженером. Авиадиспетчера тогда были борзые, чуть что, сразу бастовали и перекрывали всё воздушное сообщение, поэтому получали очень прилично. Ну и все, кто рядом с ними подвизался — тоже, хоть и втрое-вчетверо поменьше. Зарплата у инженера на диспетчерском пункте была в районе миллиона двести — очень прилично по тем временам. А до этого он инженером же в какой-то другой конторе получал четыреста. Вот и считайте.
— Что касается доставки, оплата сдельная. Сто тысяч рабочий день плюс колёсные. Если на короткое время, то пятнадцать тысяч час. Привоз-увоз, помощь в переноске, охрана, опять же. Раза два-три в неделю придётся, я думаю, кататься. Если не хотите, придётся кого-то другого мне искать. Дядь Рашида, может. Тётя Валя и шьёт как раз…
— Ну, нет, погоди! — мама заёрзала, — Давайте попробуем? Саш?
— Ну, давай попробуем, — он всё ещё сомневался.
— Тогда так, — я достала из сумки тетрадку, — там пирог не сгорит?