На видео попался Ельцин, в очередной раз кающийся за тоталитарное прошлое перед самодовольными пиндосами. Тварь продажная.
Закрыла.
Что-то меня так это всё придавило, прям бетонной плитой.
Проснулся муж, поинтересовался: что со мной такое, отчего «выраженье на лице»? Рассказала ему всё. Объяснил мне, между прочим, почему они в училище бегали в респираторах. Снимать-одевать быстрее, чем противогазы, не так муторно, а для лёгких тренировка практически та же. Надо же.
На моменте, когда его отправили меня сопровождать, рожа у него сделалась довольная, прям как во сне:
— Ну, естественно, он должен был послать сержанта. Ух, я бы!..
— Что бы?
— А что ты думаешь, курсант Воронов упустил бы такую возможность? Я бы по-лю-бому попытался тебя очаровать. Такая девочка! Глаза большие, чёрные. Фигура такая, ух! — Вовка сделал глаза, — Сиськи-и-и!
— Ну, положим, сиськи были поменьше.
— Но тройка-то была?
— Да! — я чуть не оскорбилась, — Тройка у меня ещё со школы была.
— Ну вот, при твоём росте… Да-а, я бы очень постарался тебе понравиться.
Я усмехнулась про себя: да он, наверное, любую девушку попытался бы очаровать. Это ж курсант! Первый курс, женщин почти не видят, там, поди, такой спермотоксикоз, кхм…
Вот так мы поговорили, поржали, а потом легли спать — и я снова вынырнула в солнце, заливающее дорогу над плотиной тысяча девятьсот девяносто пятого. Год осознался чётко, как вводная.
Вовка, молодой курсант ИВВАИУ, держал меня за руку и заглядывал в лицо:
— Что, опять кружится?
Я прикрыла глаза и постояла, держась за него обеими руками.
Это что выходит — я сюда регулярно теперь буду проваливаться? Или как??? И если да… Так, Оля, взяла себя в руки! Иначе твой мужик решит, что ты припадочная, и, чего доброго, испугается. Даже сиськи не помогут.
Я глубоко вздохнула и медленно, медленно выдохнула. Открыла глаза.
— Я сегодня перегрелась, что ли. Надо кепку носить или как, я прям не знаю. Пошли, к воде спустимся, я хоть голову помочу?
— Пошли, — Вовка согласился легко.
Тот край иркутской плотины, что выходит на водохранилище — это бетонный откос, гладкий, не сказать чтоб слишком крутой. Высота его бывает разная, как вода стоит. В среднем метров, наверное, восемь.
— Только я сандалии сниму, подожди.
Боялась я ногу подвернуть в обуви. Потом что — ему меня на руках переть? А тут ни мусора, ни стёкол. И женщина босиком, опять же, выглядит… трогательнее, что ли? Беззащитнее. Ну, мне так кажется.
К — коварство, ха.
Мы спустились к воде, и он поддерживал меня за руку, пока второй рукой я бродилась в леденющей ангарской воде, маленько умылась и помочила маковку. Реально стало легче, между прочим.
Дальше я уже могла поддерживать вполне связную беседу, хоть временами и накатывал лютый мандраж: а вдруг это насовсем? Вдруг тот, первый раз, был пробным, а вот теперь-то я как провалюсь-провалюсь, «с ручками», что называется? Однако, общаться с молодым мужем было интересно, и это перевешивало панику. Блин, как бы не проколоться и не назвать его нечаянно-привычно «дорогой супруг» или «милый», попробуй-ка спиши потом всё это на шок.
Мы почти прошли плотину, когда я увидела приближающуюся к пляжу Якоби моторку. И что-то так похоже показалось…
— Вова, пойдём спустимся, а? — не хотелось загадывать, а вдруг я ошибаюсь, — Буквально на пять минут.
— Да без проблем.
Никакими асфальтовыми дорожками будущего парка пока и не пахло, а тем более — скамейками и детскими площадками. Пляж Якоби был совершенно диким местом, разве что отдельные лоточники тут бродили. Зато моторки подходили совершенно свободно — да и кто бы им запретил?
Точно, папа!
Здесь надо пояснить, что отец мой вместе со второй женой, их общими детьми и кучей таких же любителей дикого отдыха каждое лето выезжают на облюбованный ими залив Иркутского нашего водохранилища. Не так, чтоб очень отдалённый, но добраться туда чуть не до две тысячи пятнадцатого года можно было только по воде. Тупо в силу отсутствия дорог.
Так вот — едут на моторках, ставят капитальный лагерь, каркасную кухню под армированной плёнкой, туалеты — и живут. Кто может — постоянно, кого работа не отпускает — наездами. Рыбалка, долгие посиделки у костра, песни (благо, в компании множество музыкантов) и неимоверное количество самогона. Время от времени они привозили-отвозили кого-нибудь по делам. И, надо же, мне повезло!
Я подумала, что тащить за собой как бы случайного сопровождающего и знакомить его сразу с отцом будет неправильно.
— Вова, ты подожди меня, я к лодке подойду?
— Хорошо.
Я заторопилась к берегу.
— Па-ап! — надо крикнуть, для профилактики. Он меня сам об этом просил, я как-то раз чуть на него не прыгнула на улице. Тоже, случай был: иду, а он стоит, гараж закрывает у дома. Я обрадовалась, думаю: ух, сейчас устрою сюрприз! Хорошо, в последний момент заорала: «Папа!» Тогда он мне и сказал: «Хорошо, что крикнула. Я смотрю краем глаза: бежит кто-то. Думаю, сейчас прыгнет, а я его через бедро…» А поскольку папаня мой — тренер союзной категории по классической борьбе, кинуть через бедро он мог с лёгкостью.
Ну вот. Отец обернулся — удивился. Обрадовался! А я как начала реветь.
Какой же он молодой здесь был! Борода почти без седины, бодрый. До инфаркта ещё сколько лет…
— Доча, ты чего? Тебя обидел кто⁈
Я порылась в сумочке, достала платок…
— Да нет… Нет… Я… Ой… — я длинно выдохнула, — Соскучилась, наверное. И перегрелась немножко, меня вон даже с интервью отправили, начала в обмороки падать, — Из лодки выглянул дядя, — Ой, дядя Коля! Здрассьте!
— Привет, Ольгуньчик! Ты какими судьбами?
— Да вот, мимо шла.
— А чего ты ходишь, если в обмороки падаешь? — отец смотрел с тревогой, — Может, тебя до дома проводить?
— Да нет, меня уж провожают. Курсанта отправили, — я мотнула головой в сторону Вовки, прислонившегося к дереву в теньке.
— А-а, — голос папани стал ревнивым, — Ну, ты смотри, аккуратно.
— Да смотрю я, смотрю, — я засмеялась, — А ты что, на работу приехал?
— Ага. Мы тут точку новую открываем, под секонд. Рядом с рынком, — он начал объяснять, но я слушала вполуха; помню я эту точку, как же, — Эх, жаль, не знал, что встречу тебя. Рыбой бы угостил. О! — он порылся в пакетах, — Держи! К себе не прислоняй только!
Пакетик был не особо объёмным и пах копчёностью.
— А что это?
— Щука!
— М-м! Спасибо!
Из лодки снова выглянул скрывшийся было дядя Коля:
— Саня! Барсетку забыл!
— Ох ты ж, бля! — отец поймал больше похожий на папку прямоугольник из чёрной кожи, — Спасибо, Коля! Кстати, доча… Завтра хотел зайти, но раз уж встретились… — он вжикнул молнией, вынул простой почтовый конверт, — держи. Пока так. Если дела пойдут, в следующем месяце побольше подкину.
— Ой, спасибо, — заглядывать внутрь было как-то совсем неудобно.
— Да не держи в руках-то, в кошелёк убери.
Я поспешно спрятала конвертик в сумку. Отец вытолкал моторку на глубокую воду:
— Ну всё, Коля, пока! — папа подхватил пакеты, — Ты щас куда?
— Да домой, в Юбилейный. Пройтись хочу, голову проветрить.
— Или всё-таки проводить тебя?
— Да перестань, пап! Чё ты будешь… Проводят меня. Тем более, начальники его знают с кем и куда я пошла. Нормальный парень, не псих. Сержант, — не знаю, аргумент это или нет? Для меня они все «товарищ военный». Парень с нами как-то работал (подрабатывал, рукопашку вёл), так я еле как запомнила, что он майор, а погоны так выучить и не смогла. Безнадёжная я в этом отношении, со-вер-шенно, ну реально — не удерживается инфа в голове.
— Ну, всё тогда, я побежал, — папа чмокнул меня в щёку и бодро понёсся к остановке.
Я подошла к Вовке, помахивая пакетиком.
— У меня есть рационализаторское предложение. Сесть где-нибудь тут на травке минут да десять. Как ты на счёт копчёной щуки? Очень мне её не охота домой тащить.