Я постаралась неслышно прикрыть внутреннюю дверь тамбура. Остановилась. Может, накручиваю себя, а?
Да ну, нахер! Бережёного Бог бережёт.
Я торопливо пошла по длинному коридору, связывающему северный и южный садовский блоки, и посередине едва не наткнулась на ту самую кассиршу, которая мне деньги выдавала. Она стояла в открытых дверях своего кабинета, а смотрела отчего-то в окно, как раз на восточные ворота, куда я, по идее, должна была выйти. Она обернулась на шаги, вздрогнула — и тут я вспомнила! Именно эта дамочка спустя буквально полгода, зимой, подстроит собственное ограбление, отпустив инкассаторскую машину не во дворе сада, как положено, а аж за двести метров до ворот — под предлогом очень плохого обледенелого проезда!
— Ты, сука, меня подставила! — непроизвольно вырвалось у меня. И по тому, как сильно и резко она побледнела, я поняла — правда!
Сзади хлопнула дверь и хриплый голос заорал:
— Вон она!
И такой знакомый металлический звук. Уроды, бл*дь. С таких станется и в садике стрелять. Я побежала.
— Кабан! На ту сторону!
Животные, бл*дь!
Ходу, ходу!
Это я сейчас задохлик, а в девятнадцать-то — пока ещё спортсменка! Господи, лишь бы южная калитка открыта была!
Завизжали бабы из прачки.
С*ка, коридор узкий.
Чуть не сбила кого-то, выходящего из кухни с вёдрами и тазами. Толкнула дверь в тамбур. Вторую, да скорее же! Вылетела к южному входу. Открыто!
— Стой, бля! — заорали сзади, от угла сада.
Да щас!
Сколько ж их, блин?
Слетела по крутой лестнице не помню как и понеслась по аллее вдоль длиннющего дома. Как раз изумрудный из него давеча выглядывал, только теперь я бежала с обратной от подъездов стороны.
За спиной орали. И орали всё ближе!!!
Не добегу, сука… Я ж спринтер…
Сзади грохнуло и свистнуло совсем близко. Ах ты ж бля… Ещё и подъём начинается…
— Стоять!
Да хер вам!
О! Аптека!!!
Я так живо вспомнила тяжёлую задвижку на её двери, что прочие мысли вылетели из головы.
Дверь аптеки по причине жары была подпёрта круглым булыжником — для проветривания. Я пинанула по булдыгану и рванула дверь на себя, успев увидеть перекошенную рожу буквально в полутора метрах. Закрыть!
В аптеке никого не было. Слава Богу!
— Девушка, вы что д…
С улицы грохнуло, и толстое оконное стекло разлетелось тучей осколков.
Аптекарша завизжала и побежала внутрь помещения.
Дебилы, бля! Всё равно же там решётки! Давно уж от наркоманов поставлено.
— Выходи, сука!
Спешу и падаю.
Я на карачках заползла за аптечную стойку и побежала по коридору за аптекаршей. И правильно сделала! Потому что она выскочила на улицу, а чёрный выход на распашку бросила.
— Вон дверь! — так, этот голос я уже узнаю́.
Я захлопнула гулкую железную вороти́ну и задвинула засов из гнутой арматурины. И вздрогнула от удара, почти одномоментного с запиранием засова.
— Открывай, бл*дь! — и ещё куча звёздочек для связки, — Не откроешь, сожжём тебя нахер!
Вот тут меня затрясло. Телефон! В аптеке телефон должен быть! Не в складской комнате, точно. Я же слышала как-то, совсем рядом с кассой звонил.
Я метнулась по коридору назад. Сожгут ведь, твари, не задумаются. Сколько раз такое было… Так. А теперь на четвереньки и за стойкой. Вон он, телефон! На самом, блин, виду!
Я проползла в комнатку и толкнула дверь ногой, надеясь, что меня не увидят.
Зря.
— Вон она! Дверь закрыла!
Я торопливо стянула телефон на пол и спряталась за здоровенный железный холодильник, насколько про́вода хватило.
Как там? Двести сорок — двести сорок?
Снаружи загрохотало, и в тонкой межкомнатной двери появилось несколько пугающе-чёрных дырок.
Гудок. Гудок. Гудок. Дава-а-ай!!!
— А-алё! — голос отца был весёлым.
— Папа! — грохнуло уже ближе ко мне, зазвенело стекло. Господи, а в этой-то комнате решётки есть??? Судя по матам, есть!
— Доча, — тон сменился на подозрительный, — ты что там, ремонт затеяла?
Я поняла, что окна в подсобку уже разбиты, и сейчас эти уроды высматривают, где я — и зашептала:
— Пап, меня сейчас убьют!
— Ты где⁈
— Аптека в кирпичном доме рядом с нами, помнишь?
— Не выход…
Звук пропал. Совсем. Провод отрезали, суки.
Я забилась поглубже в угол.
За окнами ругались и бормотали. Судя по голосам, четверо. Спорили, сразу жечь или сбегать за болгаркой. По очереди орали мне и угрожали. Я сидела как мышка, подозревая, что как только дёрнусь к двери… Дальше думать не хотелось.
На стене висели круглые белые часы, и минутная стрелка медленно-медленно ползла от цифры два к цифре три. Восемь минут второго. Никого не стесняются, твари.
Сердце тяжело колотилось прямо в горле.
Ну что, Оля, решила что самая хитрая? Прошаренная типа? Вот он тебе, капитализм с нечеловеческим лицом.
Между тем в соседнем помещении что-то грохнуло и разбилось. А потом запахло горелым. Решились-таки. Лад-но, пока до меня дойдёт, это время. Пластика тут пока немного, сразу не угорю. А в моей комнатушке на полу кафель, столы железные.
Продержусь?
Сквозь дыры в двери начал просачиваться неприятно-сизый дым. Сильнее станет, подолом лицо замотаю. Жаль, намочить нечем. Раковина далеко, в противоположном вон углу. Если только уж когда совсем задымит, чтоб меня не видно стало.
С заднего входа завыла болгарка. Мнения разделились, что ли? Интересно, сколько минут надо, чтобы стальную дверь выпилить?
Папа успел быстрее.
Я не видела. По звуку поняла, что подлетели несколько машин, остановились со свистом, сразу стало шумно, причём со всех сторон.
Кто только не орал.
Грохотало.
Я сидела, как пришитая. Не хватало ещё в последний момент пулю выхватить.
Потом завыла сирена. Жильцы пожарную вызвали!
И всё-таки ментов. Вон ещё одна воет, по-другому.
Сквозь расхлёстанные окна начала извергаться Ниагара. Я подумала и встала. Чёт не хочется сегодня быть лебедем*.
*'Фи, графиня!
Голой жопой в холодную воду!'
/поручик Ржевский
Гулко грохнула железная дверь заднего хода, по коридору затопали шаги.
— Доча?!!
— Папа, я тут!!! — вот теперь я побежала.
Такого бешеного лица я у него никогда не видела. Ой, как я ревела, товарищи…
— Э! Мужики! Дверь откройте! — в окно заглядывал пожарный.
Вокруг ходили какие-то люди, и осколки стёкол противно скрипели у них под подошвами. Воняло горелым. Блин, холодно-то как. Всегда со мной так, когда отходняк от нервов начинается. Я стояла у дверей аптеки и клацала зубами. Потому что дяденька милиционер (да, милиция ещё была милицией) хотел со мной поговорить. Пока что, по причине моей полной несостоятельности, с ним разговаривал папа. Через какое-то время я осознала, что на мне чей-то здоровенный малиновый пиджак. В руки сунули маленькую квадратную бутылочку:
— Глотни.
Как вода пошла.
А, нет, пищевод греет.
На газоне лежал тот урод в изумрудном спортивном костюме. А чё он там лёг, интересно? Спустя долгую минуту я поняла, что лежит он по причине полного расставания с жизнью, и меня резко замутило.
Я согнулась, стараясь дышать через рот. Не хватало ещё принародно проблеваться. А народу собралась здоровенная толпа. Самое время вспомнить Митяева: «А, между прочим, рабочий день!» Так, Оля, тебе всё-таки не девятнадцать, в самом-то деле. Давай в обмороки не будем падать.
Я выпрямилась, приложилась к горлышку ещё, посмотрела на бутылку в своей руке. «Jack Daniel’s», кто бы сомневался. В стоящем напротив быкообразном мужике по сломанным ушам угадывался борец.
— Ну ты как?
— Спасибо, уже лучше. Вы не против, если я ещё немножко в вашем пиджаке похожу? А то что-то холодно.
— Да без проблем.