Но папаня мой по поводу роста никогда не комплексовал. Главное, говорит, чтоб ноги до ковра доставали (имеется в виду борцовский ковёр, конечно же). Я осчастливила юнитов печеньем и яблоками (уже мытыми!), дядя Коля повёл Вовку — показать, куда удобно поставить палатку. А папа прыгнул в одноместную надувнушечку и понёсся сети проверять. Да, рыбнадзор тогда и не лютовал особо. Жрать людям было иногда нечего, так что на сети все закрывали глаза. А вот когда он со своей рыбой радостный пригрёб, я и достала — та-дам! — заветные железные мочалки.
Сорожки и подлещики — это фигня. Чистятся легко и быстро. А вот щука — рыба злостная, и с чешуёй расстаётся крайне неохотно. А этой вот мочалкой (или губкой, я ХЗ как её лучше назвать) — только в путь!
Короче, я произвела впечатление, как и собиралась.
А Вова с папой тем временем достали эти подводные ружья, взяли надувнушку побольше и устремились на подводную охоту. Оба в гидрокостюмах, блин. Чисто космонавты. Ладно, это я так, ржу.
Зато потом я раскрыв рот слушала, как Вовка ловил щуку. Просто я это один раз уже слышала. Практически в тех же выражениях и интонациях — и про цвет воды сквозь водоросли, и про дыхание, которого даже у него, привычного к подводному плаванию, больше чем на две минуты обычно не хватает, и про осторожные движения — щука — рыба опасливая.
— Мне отец, главное, говорит: да тут нету рыбы, я с сетью проходил.
— И поймали? — завороженным от этого дежа вю голосом спросила я.
— Пошли покажу.
Рыбины были что надо. Честно говоря, когда (в том мире) Вовка рассказывал мне сон, я думала, он немножко преувеличивает. Да нет! Рыбины были крупные. Здоровенные даже, я бы сказала. Одна практически с мою ногу.
Вот это был настоящий фурор, на весь берег!
Вечером к нашему костру на премиальную жареную щуку потянулись соседи с бутылочками. Я же говорила про неимоверное количество выпиваемого? Мда-а-а. Это не преувеличение.
А ещё у Шамановых была гитара и натопленная полиэтиленовая баня.
Вова посмотрел на эту демонстрацию и сказал:
— Да-а… И как им объяснить, что я не пью?
— Гос-споди, да элементарно! Скажи, что у тебя острая аллергическая реакция, вплоть до отёка Квинке. У Ваньки нашего один раз на китайские яблоки такое было, еле откачали, так что к аллергии все отнесутся предельно серьёзно.
Так и вышло. А уж когда я сказала заветную фразу: «зато вам больше достанется» — народ вообще повеселел.
Париться я не пошла — да ну, нафиг, мужики одни. Вовку отправила да и всё. Уж они напарились! С прыганьем в холодный залив — с гоготом и уханьем, как это у мужиков принято.
Зато у костра мы посидели вместе со всеми и с огромным удовольствием. Ели жареную рыбу. Неутомимо пели песни под гитару. Просто сидели рядом и смотрели на языки пламени, такие яркие на фоне окружающей темноты. А потом пошли спать, я подняла глаза и увидела обалденно звёздное небо! Такого неба не увидишь в городе, нет. Это просто чудо.
19 июля 1995, среда.
Утром встали — тишина-а-а, а вся сопка, от самой кромки хребта и до лагеря у воды, пронизана сотнями солнечных полос. Эффект потрясающий, а всё благодаря когда-то, как раз в годы постройки плотины, высаженным лесопосадкам. Сосны взошли стройными рядами, подлеска здесь, как в любом почти чисто сосновом лесу, очень мало. И когда солнце поднимается, получается такая вот красота.
— Представь себе, — прошептала я Вове, почему-то громко говорить совсем не хотелось, — как будто откуда-то с вершины сопки льётся музыка. Одинокая флейта, нежная, как ветер в лепестках колокольчика…
Так было. И будет, я очень надеюсь. Правда, Ваньке будет не семь, а уже за двадцать, жить он будет в Новосибирске и играть в Новосибирском симфоническом оркестре, очень крутом, между прочим. И приедет в гости на несколько дней. Сюда.
Я подумала: а вдруг он лежит сейчас в соседней палатке и слышит меня? Что-то же сподвигло его в десятилетнем возрасте пойти и самостоятельно записаться в музыкальную школу. На флейту. Кто бы мог подумать!
По всему берегу просыпались люди. В соседнем лагере загремели чайниками, и волшебство растаяло.
— Вов, ты умеешь с газом обращаться?
— Конечно!
— Тогда пошли чай кипятить, включишь мне печку. Ехать скоро.
Дядя Коля отвёз в город нашу компанию ровно тем же составом, что вчера сюда. Уже когда шли по Якоби, я вспомнила:
— Кстати, пап, я тут ещё сон видела. Как будто захожу я к вам в этот новый магазин, а ты и говоришь: смотри, типа, доча, какая шубка. Тебе не подойдёт ли? И вроде как она вам досталась по сильной уценке, потому что где-то на выставке на солнце висела, и белый мех стал слегка желтоватым. И, главное, ценник такой смешной, типа триста тысяч. Короче, имей в виду. Если увидишь такую шубу — я её хочу.
Отец хмыкнул недоверчиво.
— Ну, не знаю. Сомнительно, чтобы так дёшево. Да ещё белый. Не кролик?
— Нет, длиннее что-то, то ли лиса, то ли песец, а может, соболь такой светлый, тут уж точно не скажу тебе.
— Сильно низкая цена, точно говорю. Но буду иметь в виду.
— А! И ещё за сапогами поедете, привези мне без каблука. Коричневые такие, высокие. И сбоку вот так косые полосочки, — я изобразила на песке, — Итальянские.
— Тоже приснились?
— Ага.
Отец засмеялся.
— А размер у тебя какой?
— Тридцать седьмой.
— Посмотрим, что за сапоги такие.
АПЯТЬ АДЫН
Вовка с Василичем (перестать называть его дедом!) уехали на свою халтуру, а я… я достала из шкафа курсантский китель. Должна же я сделать сюрприз? Если бы с Вовы начала мерки снимать, он бы обязательно выспросил: что? да зачем? А так я китель тихонечко обмерю, правильно? И сошью моему мужику офигенскую рубаху, пусть все рулевики слюнями изойдут.
Разложилась опять на весь зал — на ковры, на диван… и тут увидела газетный свёрток, который папа вчера привёз. Я ведь про него так и забыла.
18. А ВОТ И ПРОКОЛ
ВОТ ЭТО НИ ХЕРА СЕ…
Вы меня простите, но бывают у меня такие мгновенные ассоциации с песнями или анекдотами. Вот и в этот момент, когда я газетку-то развернула, в голове заорала первая строчка припева песни «Моя роза» группы «Заточка». Две тыщи двадцать первого года выпуска, к сожалению. И он куда более нецензурный, кхм…
Короче в газетке лежало бабло. Государства Пиндосия. Двадцать пять тысяч восемьсот тридцать долларов…
Я смотрела на кучки — ну, я ж достала и пересчитала, разложила по всему дивану по десять штук в стопочки — и в моей голове роились варианты.
С точки зрения бизнеса — деньги не сказать чтоб большие. Ну, по ценам две тыщи двадцатых это примерно два миллиона рублей. А вот по бытовым меркам девяносто пятого это просто охренилион.
Блин. Теперь ещё надо думать, куда это спрятать. У друзей наших, помнится, в девяносто восьмом квартиру вскрыли — вывернули все шкафы до единого, все банки с крупами по полу рассыпали — потому что прятали люди в одежду, в продукты…
Можно было, конечно, на эти деньги квартиру купить. Но тут возникал следующий вопрос: потом, когда эти самые баксы понадобятся, где их взять? Потому как с обменом было чрезвычайно напряжно.
Может, на квартиру попробуем отдельно заработать?
А банкам я вообще не доверяю, после распада СССР как они нас кинули…
Ладно. Буду думать. А пока… Я сложила всё в полиэтиленовый пакет, плотно завернула, заплавила утюгом. Потом ещё раз — во второй, тоже заплавила. От влаги. Нашла старую жестяную коробочку в виде чемоданчика, упаковала туда — чтоб мыши не погрызли, мало ли. Замотала в полотенце. Выгребла из-под ванны всякие моющие-красящие, которые там стояли и затолкала свою конструкцию за ванну, между её дальней стенкой и стеной. Забила, можно сказать. И все банки-бутыльки обратно как было составила. Всё, туда точно никто не лазит. Это я знаю на сто процентов, потому как всю сантехнику, трубы и прочее буду менять я, году, не соврать, в две тыщи пятом. И когда ванну чугунную будут вытаскивать, я лично буду выгребать из-под неё хлам, скопившийся аж с советских времён.