Я не знаю, насколько сейчас Вовка адекватно меня воспринимал.
— Ты знаешь, он мне столько всего рассказал. И показал…
Я погладила его по голове:
— Ч-ш-ш-ш… спокойно… У тебя сейчас каша в уме и всё вперемешку. Это пройдёт, всё устаканится. И Владимир Олегович ещё придёт. Он же ходок по мирам. Он и тебя научит, будь уверен. Увидишь множество вселенных.
Он с подозрением на меня посмотрел.
— Сотни, — подняла брови я, — Или даже тысячи. А теперь пошли спать, а то так и неврастению заработать недолго.
Мы улеглись, только не как обычно (я у него на плече), а наоборот, я повыше, а милый мой, всё ещё пребывающий в душевном смятении, устроил голову у меня на груди. Я перебирала его волосы, пока он не успокоился и не задышал ровно. А потом тоже уснула.
На этот раз мы проснулись часа через четыре.
— Вот ты ранний, а…
Вова, по-моему, умудрился за эти четыре часа как-то переварить ночную информацию, потому что был решителен и даже непреклонен.
— Пошли.
— Куда? — удивилась я.
— Заявление подавать. Ты должна быть моей во всех мирах.
Я засмеялась.
— Я и так твоя.
Он притянул меня к себе и с показной суровостью возгласил:
— Я не понял, ты против, что ли? — и в этой фразе так четко услышались интонации взрослого, знакомого мне Вовы, что аж мурашки по рукам побежали.
— Я, конечно, за. Но хотелось бы некоторого минимума романтики, — он уже вдохнул воздуха, чтоб выдать мне нечто феерическое, но я ткнула его пальцем в грудь, — Никаких цветов!!! Пронесись до остановки, там в киоске с мороженым торт был романтишный в виде сердечка. Хочу красивую мороженку! И красивое предложение. А то ваше, Владимир Олегович, больше похоже на команду. Я, в конце концов, первый раз замуж собираюсь. И надеюсь, что единственный, — ну, имеется в виду, здесь. Кхм…
И что бы вы думали? Пошёл, купил мороженку, как я и просила, сердечком. Нарядился в парадку. Я, глядя на это действо, тоже скорее переоделась. А то он в парадной форме, а я в майке и труселях!
А потом взял меня за руку и опустился на одно колено — Боже мой, чисто принц…
— Любимая, будь моей. В горе и в радости. Навсегда.
— Пока смерть не разлучит нас? — я снова расчувствовалась и заплакала, и полезла обниматься, и всю торжественность поломала. Вот такая я чувствительная и сентиментальная.
А мороженку запихали в морозилку, потому что опасались не успеть до приезда Василича. И понеслись. Фигурально выражаясь.
Дальше мы вышли из дома, и Вова вознамерился в центральный загс ехать.
— Да ну! Нафиг нам это надо, мы что, торжественную регистрацию собираемся устраивать? Мы сейчас бодро дотопаем до Приморского, — это буквально в пятнадцати минутах ходьбы, — Там и очередь в разы меньше, и банк рядом.
— А зачем нам банк?
— А госпошлину платить?
— А-а, точно.
Да, это было обычное казённое учреждение тех лет, немного обшарпанное, с усталыми тётеньками, с наполовину непонятным регулированием, потому что старые законы вроде бы работали, но регламентировали отношения внутри государства, которое перестало быть. А новые напишут только через несколько месяцев, а то и лет. Вот, к примеру, госпошлина…
Ладно, по порядку.
Очереди особой не было, служащие что-то там ходили за своими окнами, потом одна махнула нам:
— Идите сюда!
Мы подошли к окошку, Вова подвинул мне стул.
— У вас какой вопрос? — устало спросила тётенька.
— Заключение брака, — сурово ответил Вовка.
— Вы там, — она потыкала пальцем вбок, — второй стул возьмите. Писать надо будет.
— Хорошо.
Мы заполнили заявления, и женщина сказала:
— Сбербанк знаете где? Идите, оплатите госпошлину, вон там на стенде реквизиты, перепишите. И чтобы сумма правильная была. А потом ко мне.
А теперь, внимание! Сумма! Пятнадцать рублей. Я сразу вспомнила, мы с первым мужем также подавали. Он ещё вернулся и уточнил: может, пятнадцать тысяч?
Нет. Рублей.
Это как сейчас вас попросили бы заплатить пошлину двадцать пять копеек! И не перепутать ни в какую сторону!
Просто регулирующий документ в самых последних правках был от 1989 года, когда средняя зарплата была ещё рублей сто — сто двадцать. Ну а теперь килограмм свинины пятнадцать тысяч. Тыщу пар поженить можно. Но взыскать эту копеечную пошлину обязаны — иначе никак.
Мы пошли в банк. Вот там была уже очередь. Пока стояли, пошарили по кошелькам-карманам, нашли каким-то чудом монетку в пятьдесят рублей, оплатили. Нам ещё сдачу насыпали какими-то совсем уж дивными рублями. Я сперва не хотела брать, смысл в них, если в половине магазинов висят объявления, что даже сотки бумажные старого образца (голубенькие такие) не берут, а потом думаю — оставлю на память, пусть будут.
Вернулись. Тётенька проверила все наши бумажки, открыла календарь:
— Так. Двадцать первое сегодня? На двадцать первое августа, понедельник, десять утра пишу вас.
Вовка подался вперёд:
— А раньше никак нельзя? У меня девятого отпуск заканчивается.
— Ну, вам же должны ещё отпуск дать, по семейным обстоятельствам, — строго поджала губы тётя, — Я вам выдам справку о дне бракосочетания, представите её начальству, кто там у вас. Десять дней по закону.
— А вдруг их прямо с отпуска в Чечню отправят? — вырвалось у меня.
Вот и прозвучал мой страшный страх. Я буду трястись по этому поводу, пока срок службы не закончится. И такой поворот событий вполне мог случиться. Боже, сохрани…
Выражение лица у женщины изменилось. Она пригорюнилась, подпёрла щёку кулаком и спросила в пространство:
— Наташ?.. Если есть опасения, что парня в Чечню забрать могут?..
— Да запиши их пораньше, — глухо откликнулись из-за деревянной крашеной перегородки, — Уважительная причина.
Наша тётя полистала свою толстую, ручкой разлинованную тетрадку:
— А вот на третье августа место есть на девять утра. Придёте?
— Конечно, придём! — хором ответили мы.
19. ВТОРАЯ НЕДЕЛЯ ОТПУСКА НА ИСХОДЕ, МЕЖДУ ПРОЧИМ
МОЙ ПРЕКРАСНЫЙ МУЖЧИНА
А потом мы быстренько пошли домой, потому как Василич скоро должен был приехать. Вовка посмотрел как я готовлю баулы и сказал:
— Поеду-ка я с вами.
И это здорово, потому что после понедельника с забегом, стрельбой и пожарами, я что-то очкую.
Катались мы часа четыре. Не сказать, чтоб прямо феерически удачно, но так неплохо. Заодно забежала к папе, отдала долг, дискеты с макетами вывесок и бумажку с подробной инструкцией по печати (для рекламно-печатной конторы). По дороге назад попросила Василича в типографию заехать, опять же забежала, оставила свой заказ на этикетки-вкладыши. Сказали, в понедельник к одиннадцати будет готово. Продуктивно, в общем.
К дому подъехали, Вова отправил меня в квартиру, сам объявил, что «щас придёт». Я поднялась, пока его нет, достала свой секретный дневничок, записала, что сходили, подали заявление на регистрацию. Подумала — и про тайничок в ванной тоже написала. Только что там якобы письма лежат. Я себя знаю, я ж любопытная, если что — точно полезу проверять.
Пришёл Вовка, таинственный, с пакетом. Велел в кухню не ходить, заперся и чего-то там шуршал. Я потопталась из угла в угол, и засела обратно за швейную машинку. Чего тупить-то, работа стоит.
Через час он торжественно позвал меня на кухню, а там красота! Романтический ужин при свечах, все дела. И мясо он готовит гораздо вкуснее меня, вот это однозначно. Мы так славно посидели, и тут я подумала: а ведь это повод? Ну, повод же! И говорю:
— А у меня тоже для тебя подарок есть, — и принесла рубаху.
Ой, товарищи, он сразу обрадовался! Удивился, конечно. Побежал примерять. Вот если кто вам скажет, что мужики абсолютно равнодушны к обновкам — плюньте тому в глаз! А рубашка села шикарно. Однозначно, чёрную тоже надо сшить.