Целая группа товарищей жаждала ещё какой-нибудь полезной деятельности, и Анна увела их куда-то в недра клуба. Вестимо, последствия ремонта ликвидировать. После укладки плитки окончательно всё отмыть, малярный скотч отклеить (окон-то у нас до фига), ну и прочее, что на глаза попадётся.
Плиточники-отделочники явились Вовке помогать. Молодцы какие!
Я всерьёз задумалась: надо бы хоть как-то, чем-то народ в обед накормить… И тут — а-а-алилуйя! — явился светлый ангел в лице парня с большим пакетом картохи и двумя трёхлитровыми банками солёных огурцов!
— У нас картошки, — говорит, — много осталось, не съели за зиму, а уже начинает расти потихоньку. Надо съедать.
— Золотой мой человек! — возопила я, — Всю вашу ненужную картошку — к нам! Тем более с такими дивными огурцами! Видел, сколько тут голодных ртов? Ничего и никуда вырасти не успеет.
Сперва была мысль пожарить. Однако, сковороды большой не было, а маленькими порциями… Я представила себе, как это всё будет остывать, потом придётся греть… Или по мере готовки людей кормить?.. А хотелось бы всё-таки как-то вместе, еда объединяет, и всё такое…
По некотором размышлении посадила я четверых добровольцев картошку чистить, а сама хотела дойти до соседнего магазина — пятьдесят метров, поди не похитят меня — а потом подумала, сидят эти наблюдатели снаружи, увидят, что я одна шарашусь — Вовку же за это, наверное, ругать будут? И не пошла. Засланцев отправила, чтоб купили четыре банки тушёнки (бурятской, хорошей!) и на остальное — пряников. Выдала денег с две студенческих стипендии, считайте. Смешно прям.
Пока ждала, пристроила на плите кастрюли с водой. Пока разгонятся да закипят! Две у нас есть. Большая и чуть поменьше. Я планировала наварить прямо обе. Картоха с тушняком — пища туристов и рулевиков. Самое оно. Учитывая, что половина пришедших сегодня — бедные студенты, для которых пачка китайской лапши считалась полноценной едой, то обед и вовсе начинал играть королевскими красками.
Но плитка вот эта меня всё-таки напрягает. Одно дело на пять человек сварить. Да даже на десять. Но на тридцать! И кастрюльки эти как матрёшки, мал мала меньше… Нормальная посудина нужна, большая. Литров на пятнадцать. И плита большая, типа как для садиков, например, чтоб вот это всё не ёрзало.
А такая плита по-любому дороже бытовой раза в три-четыре. К тому же я хотела сразу чтоб с большой духовкой. Блин, опять деньги, деньги… Вечно их меньше, чем хотелось бы. Хотя, завтра вот у меня недельный расчёт с парикмахерской и с папиным магазином, да и в сберкассу наведаться надо, забыла я про свою консультантскую зарплату — глядишь, и скоробчу хоть на что-то. Держать эти разноцветные бумажки с длинными нулями у себя я уж точно смысла не видела — инфляция двигалась, что называется медленно, но верно. Да и не так уж медленно, если совсем честно. Хлеб прошлым летом был три тыщи за булку (ну, в смысле, за буханку, но в Сибири принято говорить «булка хлеба»), а нынче уже почти четыре. И вообще, если по прейскурантам две тысячи двадцать первого года идти как по ориентирам, то в девяносто пятом цены были в среднем в шестьдесят раз выше, а в мае девяносто шестого — уже почти в семьдесят и тихонько ползли вверх.
С такими разнообразными мыслями я дождалась засланцев из магазина с добычей: четырьмя банками улан-удэнской тушёнки (лучшей из всех возможных тогдашних вариантов и в те годы реально неплохой) и тремя с чем-то кило пряников на развес. На всю сдачу, ха.
Наварили мы с девками две бадьи тушёной картошки, позвали народ.
Ещё, слушайте, меня несколько раздражала наша разносортица в посуде — натащили же, кто чего мог. И теперь всё это вместе смотрелось люто.
И за старыми письменными столами обедать… так себе. Нет, хорошо, что они вообще есть! Но…
Хочу чтоб красиво.
Ладно, всё будет, дайте только срок.
Беседа, как это бывает за столом, рассы́палась на несколько ручейков, периодически пересекающихся и переплетающихся.
Посреди застолья явился худой вьюнош в толстых очках — ну, тот, который мне комп с периферией дружицца заставлял. Был наделён миской с картохой и ложкой, поначалу несколько настороженно прислушивался к обрывкам бесед, а потом я с некоторым удивлением услышала расширяющийся вокруг него компьютерный диспут. Платы, карты, матери и прочий для меня дикий лес. Полезное дело, а как же…
Периодически подходили люди, и кто-нибудь из нас, четверых девчонок, дружных со сканером, бежал обрабатывать фотографии.
Попили чаю, и плиточники-отделочники объявили, что сиди-не сиди, а оно само себя не налепит — и ушли. Остальные, для кого серьёзной работы не осталось, выделили мне двоих дежурных «по столовой» и пошли сообща кукурузу — тьфу, тыкву! — доделывать. Из правого крыла по коридорам периодически доносился их гомерический хохот. Творцы-креативщики, едрён-батон!
КАК НАШ САДИК ЧИСТ И ЗЕЛЕН…
Я вытерла столы и уставилась в окно под плюханье воды и побрякивание посуды. Бывает у вас такое — залипнешь в одну точку и подвисаешь в какой-то прострации, пока головой не потрясёшь или перед лицом кто не помашет?
Вот и я — таращилась на чахлые кусты, весело зеленеющие крохотными листочками. Мысли текли плавные, как медузы. Всё радуется жизни и весне, даже такие вот задохлики. Хорошо бы цветочков посадить и вообще как-то подумать на предмет облагораживания нашего мини-скверика…
— Ты чего? — в поле зрения появилась Анна.
Затупёж мгновенно прошёл, словно пелену сдёрнули.
Я облокотилась о широкий подоконник:
— Да вот, думаю: цветов посадить, что ли?
Аня повторила моё движение и тоже уставилась в окно.
— Ну я не знаю… Как тут перекапывать-то? Ломами долбить? — выдала она после минутного созерцания.
Земля вокруг кустиков была утоптана до состояния почти бетона. И старательно выскоблена. Именно выскоблена, а не выметена. Я вам клянусь. На грустной утрамбованно-серой почве явственно виднелись следы прутьев от берёзовой метлы. Принято тогда так было, понимаете — вычищать всё до упора. Вот листья опавшие, например. Как их под деревьями оставить? Ветер дунет — они же полетят. Непорядок. Тем более — улица центральная. Поэтому дворники здесь работали тщательно даже в самые смутные времена. А чтоб листья создавали меньше мусора, выскабливали всё в ноль. Вместе с частью полезного слоя. И, подозреваю, с частью корневищ травы, потому как газоном эти залысины можно было назвать разве что условно.
— В горзеленхоз, что ли, позвонить? — вслух подумала я, — Сейчас самое время озеленения. Пусть пришлют нам пару бортов хорошей земли да рассады?
Насколько я помню, такое практиковалось.
— А-а, чтоб не копать, а так, сверху разровнять?
— Ну да. Заборчик бы маломальский сварганить, чтоб никто по газонам не шарился, а то ведь опять утопчут всё.
— Ты сперва землю выпроси, потом будешь заборчики придумывать.
— Тоже верно…
39. АВРАЛ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
ТИХИЙ ВЕЧЕР
В шесть часов мы решили, что трудовой подвиг на сегодня закончен и сели пить чай с остатками пряников. В субботу вечером существовал изрядный риск не уехать домой позже восьми, так что через часок народ потихоньку потянулся по домам. А к Анне — вот сюрприз! — наоборот явился Дима. И пошли они гулять. А мы с Вовкой не пошли. Во-первых, он с этой плиткой устал по самое не могу, а во-вторых, надо было на ужин что-то сообразить существенное, а то ведь чай с пряниками — это так, баловство. А ещё нам тут сколько книг притащили! Часть я даже и не читала, между прочим. А по честному — и не слышала про таких авторов.
Так что мы тушили мясо с овощами, обложившись книжками. А потом неторопливо и вкусно кушали, опять же обложившись книжками и иногда обсуждая интересные места. Идиллия, можно сказать.
ПОТОКИ РЕАЛЬНОСТИ
Их, наверное, по-разному можно назвать. Зеркала. Вероятности. У Пратчетта, помнится, были даже штанины времени — типа, место, где реальность разветвляется. Теперь я видела их в каждый переход.