«Вкус, знакомый с детства».
Ужас.
Продавщица, заценив моё «выраженье на лице», предложила нам спагетти в картонной коробочке. Но предупредила:
— Только они дороже. И тут полкило всего.
Коробочку я узнала. Обрадовалась! Вот эти — нормальные, хрен с ними, что одна коробка стоит как два килограмма тех, зато есть можно.
— Дайте три. И курицы.
— Ножек вам?
Боже, ещё один ужас-ужас. И мы ведь это ели, едрид-мадрид! Диво-дивное американского пищепрома. Или агропрома, скорее. «Ножки Буша», короче. Во-первых, они были здоровыми. Не с смысле полезными, а огромадными, почти как индюшачьи. Во-вторых, на чём впоследствии сошлись несколько независимых расследований, а за ними (уже при ВВП) и государственная комиссия — вредными они были. Ну уж не полезными — точно. В США их вообще считали опасной частью бройлера, поскольку именно туда ставят уколы антибиотиков, гормонов роста и прочей дряни и, говорят, отправляли на уничтожение. Врут, может? Менее страшная версия утверждала, что они просто хранились глубоко замороженными в стратегическом резерве США больше тридцати лет, и ни одна порядочная страна по сроку годности их брать не хотела, не говоря уж о самих америкосах. Но пиндосское аграрное лобби продавило поставку в Россию через Ельцина, и несколько лет вся страна ела эту фигню, потому что в начале девяностых другой курицы почти не было. Подозреваю, что попутно была ещё и цель подломить наш птицепром, мда. Ну и в-третьих эти ножки Буша были тупо невкусными. Ну, вот как будто у вас курица пополам с ватой. Представили себе?
Нет, тогда нам, пережившим лютую перестроечную бескормицу, казалось, что всё вполне годно. А потом одна буква в определении поменялась. На «в». Особенно когда в Саянске новая куриная фабрика как следует разогналась.
Я со скепсисом уставилась на нездорово раздутые куриные ляхи. Ещё и желтоватые какие-то, фубля…
— А других вариантов нет?
— Есть цельные курочки.
— Это которые синие, пешком из Ангарска шли?
Расхожая местная шуточка. Была тогда. Ангарская птицефабрика одно время тоже загибалась и поставляла на прилавки почти исключительно престарелых несушек, совершенно синих и чудовищно жилистых. Я однажды такую четыре часа варила, и она всё равно осталась жёсткой…
Продавщица даже бровью не дрогнула. Судя по всему, ситуация была уже не столь печальной.
— Такие тоже есть, бульонные. Но есть и нежёсткие тушки. Цыплята. Дать?
Мы с Анной переглянулись, она слегка пожала плечами.
А! Чё мяться-то?
— Давайте.
Попробуем, раз уж других вариантов нет.
ДНИ ЗАВАЛА
Приволоклись с сумками в клуб — а под дверью уже человек стоит, ручку дёргает.
— Пять секунд, — говорю, — сейчас всё будет!
Зашли — на плите обе кастрюльки крышками брякают!
— Чур я чай завариваю, — сразу сузила возможность катастрофы я и кивнула посетителю, — Вы присаживайтесь, фотографию доставайте, глазом не успеете моргнуть, как мы вам всё оформим в лучшем виде!
Часам к шести пришёл Вовка, поел и объявил мне, что плитку в туалете пойдёт доклеивать, одна стенка осталась. Ну и правильно, а то что туалет, что ванная наполовину сделанные стоят. Хочу уже нормальной человеческой жизни, а не чапать через весь клуб в детский санузел, чтоб помыться (там есть кабинка с ванной, на случай всяких детских неожиданностей).
Весь вечер подходил народ, у нас часам к восьми центр города (очень торная улица Урицкого, например, окрестности Центрального рынка и Шанхайки) уже совсем пустеют, но сегодня с окрестных домов люди шли и шли. Не знаю, выйдут ли они на шествие или просто решили воспользоваться моментом (и, будем честны, халявой) и распечатать большие фотки своих дедов. Да и пусть хоть так, мне не жалко. Правда. Александра Фёдоровича вот только завтра с утра озадачить надо, а то у меня всего три пачки фотобумаги осталось.
Поразмыслив, я пришла к умозаключению, что завтра, скорее всего, готовка будет ещё более проблематичной. Тынденцыя (ну нравятся мне вот такие лингвистические приколы от Праттчетта, и не только от него) она прям невооружённым взглядом видна. Завтра будет много народу. А восьмого — вообще обвал. Значит, что? Значит, сварить надо с вечера, логично же!
Ну всё, пошла варить…
7 мая 1996, вторник.
Если выкинуть разъезды, день был почти как понедельник. Много народа, суета и прочее. Посыльные приходили, припёрли ещё фотобумаги (и это хорошо, я уж думала, на простой «снегурочке» печатать придётся). Привезли, кстати и знамя, даже два. Одно — копию Знамени Победы. То, что с белыми буквами в четыре строки: «150 стр. ордена Кутузова II ст. идрицк. див. 79 С. К. 3 У. А. 1 Б. Ф.» (150-я стрелковая ордена Кутузова II степени идрицкая дивизия 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта) — штурмовой флаг, который над Рейстагом в сорок пятом подняли Егоров и Кантария. Второе — тоже красное, с георгиевской лентой, орденом Победы и надписью «9 мая». Это, понятное дело, никакое не официальное, просто памятное. А подготовленные портреты героев Иркутска в рамочках наоборот — забрали.
Знамёна мы поставили в нашем «офисе», под присмотром, чтоб не спёрли. Так классно сразу стало, торжественно!
Вечером (совсем вечером, после курсов, ужина и трёх часов уединения в крошечном замкнутом помещении) Вова представил мне будуюсчий туалет — пустую комнатушку-коробочку с выпусками разных (больших и маленьких) труб.
— Ну класс! Теперь дождаться, пока оно всё капитально просохнет — и можно белого друга устанавливать.
— Завтра ванной займусь. Там две больших стены осталось.
— Знаешь что, давай-ка пару вечеров паузу возьми, а? Отдыхать тоже надо.
«Вихатной», как в том распространённом меме.
— Я подумаю, — сурово ответил Вова.
Давить на него и уговаривать в такой ситуации просто бесполезно. Сделает всё наоборот и упашется до посинения, это мы уж проходили…
Восьмое мая, в точности с предсказаниями, в нашем клубе состоялось локальное столпотворение. К вечеру я устала просто как маленькая собачка. Но как-то мы всё это пережили, и слава Богу.
Уже засыпая, я подумала, что надо было бы позвонить, договориться, чтобы событие как-то осветили по центральному телеканалу, чтоб прозвучало и зацепилось за «сознание народа», тысызыть. Не сообразила вовремя, эх.
А вот завтра…
40. ТОЧКА НЕВОЗВРАТА ПРОЙДЕНА. Я НАДЕЮСЬ
ДЕНЬ ПОБЕДЫ!
Утро я встретила с колотящимся сердцем. Получится ли? И как оно получится?
Прямо спозаранку в клуб потянулись наши рулевики. Где-то в десять должны были начать перекрывать движение транспорта по центральным улицам, так что собирались мы пораньше, к восьми. Все уже в форме, красота! Девчонки засели в одной из раздевалок, заплетали косички тем, кто сам не справлялся — модные ещё «колоски» и «дракончики». Парни сделались все как на подбор суровы, вели какие-то важные мужские разговоры и периодически ходили курить в дальний угол двора.
В десять тридцать мы прилепили на дверь записку: «Все ушли на Бессмертный полк!» — чтоб никто зря не ломился, взяли портреты своих ветеранов, знамёна и пошли на Урицкого. Улица Дзержинского оставалась открытой для проезда. Движение тут всегда медленное, и из ползущих мимо машин в нашу делегацию тыкали пальцами, махали, сигналили и даже кричали что-то приветственное. И чем дальше, тем активнее!
Короче, к точке сбора мы подошли уже взбодрившиеся, в приподнятом настроении. Урицкого — улица торговая и традиционно непроезжая. Нет, теоретически тогда запрещающих знаков не было, но проезжающую машину я видела ровно один раз в жизни.