– Привет, – хрипло говорю я, будто не разговаривала с самой вечеринки. – Слышал какие-нибудь слухи?
Патрик не улыбается, просто качает головой и тянется под стойку за новым мотком кассовой ленты. Он вообще не разговаривал со мной после выхода статьи, даже не приближался, и именно ужасающее одиночество после его потери сподвигло меня сбежать в Бристоль, а не грубость других людей.
– Чего тебе, Молли? – спрашивает он, открывает аппарат и вставляет ленту. Синяк под глазом почти исчез, стал желтовато-зеленым.
– Что случилось? – спрашиваю я вместо ответа, засовываю руки в карманы шортов и делаю полшага вперед.
Патрик пожимает плечами, закончив возиться с лентой, захлопывает крышку и отрывает разноцветный кончик.
– Ударил кое-кого, – безэмоционально произносит он. – А потом получил в ответ.
Меня это удивляет: Патрик ни разу в жизни не ввязывался в драки. Конни и Чак постоянно твердили о разрешении конфликтов без применения насилия. И заставляли нас решать споры, используя куколки ручной работы.
– Ты поэтому вернулся домой? – спрашиваю я.
– Ага, – отвечает Патрик без пояснений, – поэтому.
– Понятно. – Киваю и задаюсь вопросом, кем же он теперь стал, раз бросает то, о чем так долго мечтал, словно это какой-то пустяк. Интересно, это я его таким сделала? – Слушай, Патрик. Я просто… между мной и Гейбом ничего нет, ясно? Я лишь хотела, чтобы ты это знал. Я вернулась домой на лето, влачила жалкое существование, и он пригласил меня на эту вечеринку, но это не… Мы не…
Замолкаю, не зная, как продолжить. Когда нам было двенадцать и тринадцать, Патрик всегда говорил о серьезном, сидя спиной к спине, будто легче, когда не смотришь друг на друга. Интересно, что случилось бы, попроси я о таком сейчас.
Но он поднимает руку, чтобы остановить меня.
– Слушай, Молс, – говорит он, в точности повторяя мой тон. Это прозвище он дал мне еще в детстве, в садике, так же меня называл его папа. – Дело вот в чем: можешь развратничать с моим братом хоть каждый день, если хочешь. Мне все равно.
Отступаю, будто в этот раз меня ударил Патрик и завтра утром я проснусь с заплывшими глазами. Все тело колет, и меня бросает в пот. Патрик спокоен, как удав, и переключается на вошедшую молодую семью с таким натренированным безразличием, словно я его вообще не прерывала. Словно меня вообще здесь не было.
День 15
– Уже закончила на сегодня? – спрашивает Пенн в конце рабочего дня. Дети бредут вслед за ней по коридору для сотрудников к выходу, ведущему на боковую парковку. Фабиан дважды в неделю и днем в субботу занимается каратэ и шагает по линолеуму в безупречно белом кимоно. Дези тихо следует за ним, крошечная ручка вложена в мамину.
– Все сделано, – говорю ей, набирая комбинацию цифр на шкафчике – одном из тех, что установлены в коридоре. Они небольшие, как в спортзалах и на катках, туда влезают моя холщовая сумка и экстренный запас лакричных конфет, и больше ничего.
– Есть успехи с телевизорами?
– Пока нет, – качаю головой, – но я над этим работаю. О, еще, помните, что у вас завтра встреча с тем парнем из… – Внезапно замолкаю и смотрю на содержимое шкафчика. Влезает сумка и больше ничего, да… и это «больше ничего» в данный момент – длинная полоска из десятка презервативов, которые я точно не могла сюда положить.
Пенн останавливается в нескольких шагах от меня и вопросительно смотрит.
– Встреча с тем парнем из… – напоминает она.
– О! Эм, – говорю я, засовывая презервативы в сумочку, затем достаю ее, молясь, чтобы Пенн – или, не дай бог, дети – не увидела их мельком. Смотрю на щели на дверце: они достаточно широкие, чтобы просунуть в них пакетик из фольги. – Со стекольщиком, насчет разбитых окон на втором этаже. Вчера днем я подтвердила встречу.
– Умница, – говорит Пенн, все еще с сомнением глядя на меня. А потом: – Ты идешь?
– Ага, – выдавливаю я. Фабиан наваливается на дверь, солнечный свет заливает коридор. – Идем.
Я машу на прощание Пенн и детям и иду к машине. Она прячется под сосной, под которой я оставила ее утром, только теперь на ее боку красуется длинная рваная царапина.
Кто-то хорошенько прочертил ключом по водительской двери, оставив глубокую белую борозду. Точнее, не кто-то.
Это все Джулия.
– Черт побери, – громко говорю и так сильно ударяю ладонью по окну, что загружающиеся в похожую на космический корабль машину Пенн и дети тревожно вскидывают головы.
– Ты выругалась, – довольно кричит с заднего сиденья Фабиан, размахивая ногами в кроссовках. Пенн нажимает на пульт и запирает детей внутри.