Итак, поэт — «соучастник судьбы», «совопросник» века. Отсюда и совершенно другая стилистика письма: эпическая, монументальная, торжественная, с зарницами Рока.
В 1922–1929 годах Волошин создает цикл поэм в книге «Путями Каина» и замечательную по историческому охвату поэму «Россия» (1924). В ней есть такое обобщение:
Искусствовед Ефим Эткинд утверждает, что «Волошин — первый в России исторический поэт или, если угодно, поэт истории. Во Франции сходную роль сыграли в XIX веке Виктор Гюго („Легенда веков“), Альфред де Виньи („Судьбы“), Леконт де Лиль („Трагические стихотворения“), Эредиа („Трофеи“). В России, по сути дела, поэзии истории не существовало, несмотря на отдельные опыты Пушкина, Лермонтова („Песня о купце Калашникове“) и А. Толстого (баллады). Волошин оказался первым, кто открыл для русской поэзии эту огромную область».
В 1922 году, откликаясь на гибель двух крупнейших поэтов эпохи — Блока и Гумилева, в стихотворении «На дне преисподней», Волошин писал:
Странно, что Волошина не тронули. Он уцелел, хотя имел все основания быть пущенным «в расход». И стихи писал не во славу советской власти, а совсем, совсем наоборот, и у себя в Коктебеле устроил подозрительный «Дом поэта», который власти рассматривали не иначе, как антисоветский салон. И все же не взяли, — Волошин вытащил счастливый лотерейный билет и умер в собственной постели, от болезни, в возрасте 54 лет.
В стихотворении «Дом поэта» (1926) писал:
В «Доме поэта» Волошин все чаще выступал как живописец и писал свои излюбленные акварели с видами Киммерии, и принимал многочисленных гостей. Его дом превратился в некий европейский культурный центр. Здесь побывали Андрей Белый, Вересаев, Горький, Замятин, Мандельштам, Цветаева, Эренбург и многие другие представители литературы. Последние недели своей жизни в Коктебеле провел Валерий Брюсов. Волошин с радостью предоставлял всем кров и творческую мастерскую, он был главной достопримечательностью, хозяином и душой Коктебеля. Его вторая жена Маруся записывала в дневнике: «Какое счастье, что я около Макса! Господи, какой это большой человек!»
На этом можно поставить точку. Но, пожалуй, заметим в конце: в 1999 году был издан полностью дневник Волошина «История моей души». Всего лишь одна волошинская запись, на десерт: «Я зеркало. Я отражаю в себе каждого, кто становится передо мной».
ВОЛЫНСКИЙ
Аким Львович,
настоящие имя и фамилия
ФЛЕКСЕР
Хаим Лейбович
21. IV(3.V).1861, Житомир — 6.VII.1926, Ленинград
Сегодня мы с грустью констатируем, что исчезает литературная критика, рушится институт рецензирования, днем с огнем не сыщешь аналитиков, способных дать оценку различным явлениям культуры. А в начале XX века на критической сцене выступали замечательные литераторы, с умными головами и золотыми перьями, блестящие эссеисты. Это — Александр Кугель (1864–1928), Михаил Гершензон (1869–1925), Александр Бенуа (1870–1960), Владимир Фриче (1882–1969), Юлий Айхенвальд (1872–1928), Павел Муратов (1881–1950), Корней Чуковский (1882–1969)… И, конечно, Аким Волынский.
Вокруг Волынского всю жизнь кипели страсти: его обожали и ненавидели, хвалили и ругали, о его книгах яростно спорили, обещая им вечную жизнь или отвергая их начисто. Философ, литературный критик, искусствовед, писатель, балетовед — он обладал непомерной эрудицией, образованность его была настолько велика, что, по единодушному признанию современников, во всем написанном им она отразилась лишь в малой, незначительной части.
По натуре и по мировоззрению Волынский был убежденным пассеистом: в какую бы область он ни вторгался — критика, театр, искусствознание, — он начинал с пересмотра руководящих идей, призывая вернуться к первоисточнику, очистить сложившиеся формы искусства от позднейших наслоений. Он всюду искал первооснову и искал неистово. «Он умел трудиться с такой самоотверженностью, с какой молились древнехристианские отшельники», — писал о нем Константин Федин.