Ему было страшно, мерзко и… приятно. В какой-то момент, когда голова уже совсем перестала соображать, Аалт заставил его выпить еще одну рюмку алкоголя. Напиток ожег горло, а через пару минут грань между реальностью и сном окончательно стерлась. Недолгая минута прояснения сознания открыла взору Максима картину, которую он запомнил на всю жизнь, – обнаженная спина Бию прямо перед его глазами, мерно двигающаяся вверх-вниз. Все это сопровождалось бурей ощущений, доселе не знакомых юноше.
– Таааак, девочки, – услышал он откуда-то издалека голос Аалта. – Меняемся!
После этого Маским лишился чувств.
Пришел в себя он на сидении автобусной остановки. Нестерпимо воняло бензином, хотя для него этот запах был неизвестен. С трудом поднявшись и отойдя в сторону, он склонился над урной, вмонтированной в асфальт неподалеку, и его вырвало. Одновременно полегчало и стало стыдно – урна оказалась с пробитым дном.
Возвращался домой он настолько скоро, насколько позволяло его состояние, шатаясь из стороны в сторону и испытывая сильную жажду. Где-то на полпути он обнаружил, что пропали все деньги, телефон и наручные часы, подаренные отцом. Смутно припоминалось, что Аалт что-то говорил ему про оплату счета. Обиднее всего было за телефон, ведь на него должны были позвонить друзья. Соображал ли он хоть что-нибудь, когда звонила Агата? Не додумался ли он говорить с ней в таком состоянии?
Внутри Периметра Максим изо всех сил старался идти ровно, что ему не особо удавалось. Поняв, что нужно срочно присесть, он вошел в первое публичное здание, которое встретил на пути – Театр Герхарда Штуцера. Здесь он незамеченным пробрался в задний ряд и, не понимая до конца, что происходит вокруг, занял сидение, дав волю потоку эмоций выйти наружу.
Он заплакал. Горько и несдержанно, как не рыдал с самого раннего детства. На сцене актеры разыгрывали какую-то трагедию, в ее тонкости Максим не мог и не хотел углубляться. Ему было достаточно того, что их голоса и шаги заглушают его плач.
Но внезапно все актеры разом замолчали и замерли, знаменуя переломный момент и завершение акта, а юноша в этот самый момент громко всхлипнул. Все головы разом повернулись в его сторону.
Седовласый мужчина в возрасте поднялся из первого ряда – Максим только сейчас заметил, что зал пустует – и направился к источнику звука.
– Что с Вами, молодой человек? – обеспокоенно спросил он.
Максим сжал губы и кротко покачал головой.
– Неужели моя пьеса произвела на Вас такое сильное впечатление? – продолжил мужчина.
От страха и стыда юноша ответил утвердительно. Обмануть взрослого… вот оно, запериметрское воспитание.
– О, очень приятно видеть такую реакцию, хотя это пока лишь репетиция, это… – до мужчины дошло, что юноша нездорово выглядит. – С Вами все хорошо?
– Да, только… очень хочется пить.
– Ох, конечно! Пройдемте.
Мужчиной оказался не кто иной, как сам режиссер Герхард Штуцер. Представился он сразу после того, как усадил Максима напротив себя за стол в буфете и налил ему воды. От предложенных выпечки и бутербродов юноша отказался. Словоохотливость режиссера была на руку молодому человеку – так ему было проще скрывать свое ненадлежащее состояние.
– …и тут появляетесь Вы, – делился своими впечатлениями Штуцер. – Неведомый зритель, приведенный в мой оплот искусства самой судьбой. Юный, чистый и наивный. Вы видите лишь часть постановки, но она настолько пронзительна, что слезы сами льются из глаз! Вам никогда не понять, какие чувства испытывает драматург, когда видит такое признание… если, конечно, Вы тоже не драматург. Вы драматург?
Максим резко помотал головой, отчего перед глазами все завертелось. Не стоило этого делать.
– Ах, как же это прекрасно! – продолжал свою тираду режиссер. – С Вами точно все в порядке?
– Не совсем, – признался, наконец, юноша, шмыгнув носом. За это время он немного пришел в себя. – Я побывал за пределами Периметра и очень устал.
– Так вот что это был за запах, – проговорил Штуцер в сторону, но недостаточно тихо, чтобы Максим не расслышал его. Юноше снова стало стыдно. Режиссер спохватился и предложил помощь: – Послушайте, может, я довезу Вас до дома? Мой электрокар стоит прямо возле театра.
Конечно, для приличия Максиму следовало отказаться. Но он так устал, что ответил лишь:
– Если Вас не затруднит.
Уснул юноша прямо в машине режиссера.
Дело шло к вечеру, родители с мертвенно-бледными лицами ухаживали за Максимом, стараясь не задавать вопросов. Отец испытывал чувство вины от того, что дал такой опрометчивый совет сыну, мать же больше злилась.
Собравшись с силами, Максим обзвонил друзей и извинился, что не ответил на звонок. Дольше всего он говорил с Агатой, искренне желая рассказать ей о своих похождениях, но как только он начинал, перед его глазами мелькали вчерашние сцены, и он ретировался. Так или иначе решено было посетить выставку на следующий день. Вечером.