В дверь постучали, потом еще раз, и Николь скривила лицо.
– Твою мать!.. Уходить отсюда надо, – сказала она с совершенно пацанскими интонациями, и я вдруг подумал, как приятно с ней было бы грабить банк.
Дверь в коридоре отворилась, потом к нам в гостиную сунулась любопытная мордашка горничной, тут же пискнула, убравшись назад, и мы услышали, как хлопнула дверь номера.
– Убирать приходили. Может, ты продлишь номер на вторые сутки? – ехидно поинтересовалась Николь, слезая с меня.
Тревога опять подняла меня на ноги – сейчас и впрямь накроют, суки. Денег нет, значит, в комендатуру сдадут, как пить дать.
Я поставил на место кресло и подошел к окну. С нашего второго этажа было видно широкий проспект, забитый машинами от края до края.
– Да что тут уходить – один раз прыгнуть! – объявил я, примериваясь, как ловчее встать на узком подоконнике.
Николь услышала это из спальни, где одевалась, но ее возмущение было так велико, что она полуголой вбежала в гостиную и принялась орать:
– Тебе, козлу, сливаться не привыкать! А мне, после такого прощания, прямая дорога на панель. В клубы дорожку закроют точно.
Ее красивое лицо сморщилось, и она стала похожа на мартышку из мультика про удава.
– Да будет тебе на жалость давить! Ты же корреспондент чего-то буржуйского? – вспомнил я.
Николь обреченно махнула рукой и ушла обратно в спальню.
– Я такой же корреспондент, как ты олигарх, – донеслось до меня оттуда горестное.
Окно я все-таки открыл, и на меня тут же дыхнуло перегретым дымным воздухом и напрочь оглушило уличным шумом. Май нынче выдался какой-то нереально жаркий.
– Ты что, всерьез решил сдристнуть, дрянь?! Закрой немедленно! – Она вернулась, добежала до окна, сама захлопнула его и стала передо мной, тяжело дыша.
Ее небрежно уложенные волосы совсем растрепались, тушь вокруг глаз смазалась, но зеленые глаза смотрели по-прежнему дерзко и вызывающе.
Я поправил на ней гусарский мундир, заметив, что позолота галунов и всяких прочих причиндалов там здорово пооблезла – одноразовый он, что ли? – и потянулся было поправить меховые трусики, но тут же получил по рукам.
– Не лапай, не купил, – сквозь зубы бросила Николь и с тоской посмотрела мимо меня куда-то в гостиную.
До меня донеслось смачное хрюканье, и я, даже не оборачиваясь, понял, что это Ганс проснулся, нашел тележку с завтраком и наворачивает там за обе свои небритые щеки.
– Михась, чего там встал, давай, дуй сюда. Здесь такая жратва нереальная! – пригласил он меня и снова начал хрюкать и причмокивать.
Николь повернула лицо ко мне и недоверчиво сощурилась:
– Тебя что, и вправду Михаилом зовут? Смешно. А фамилия у тебя какая?
Я ухмыльнулся и снова протянул к ней руку, поправляя ей трусики:
– Прохоров моя фамилия. И зовут Михаил. Отчество только подкачало – Олегович.
– Круто! А тебе что, никогда не говорили, как ты похож на него? – не поверила она, но на этот раз не стала бить меня по рукам.
Я призадумался, вспоминая свою незатейливую гражданскую жизнь.
– Кто бы мне это мог сказать, интересно? В Политехе, на металлургическом, гламурных тусовщиков не водится, а больше я нигде по жизни отметиться еще не успел.
Николь шагнула ко мне поближе, совсем вплотную, взяла за отворот гимнастерки, будто придерживая, чтобы не сбежал:
– Я тебе не верю. Паспорт покажи.
Я мягко улыбнулся ей в лицо.
– Откуда у солдата паспорт? Его же в военкомате хранят, пока служба не кончится. А военный билет в канцелярии штаба хранится. Эх, женщина…
Николь нахмурилась:
– У тебя что, вообще никаких документов нет?
Из глубины гостиной послышался голос Ганса:
– Михась, чё там за разборки?! На деньги ставит, лахудра? Так пошли ее нах! В «Годзилле» скоро обед начнется, там пучок таких бесплатно возьмем, с пивом и креветками.
Николь повернулась к гостиной, шагнула туда, не выпуская из рук моей гимнастерки:
– Эй ты, жлоб белобрысый. Скажи-ка мне быстро, как его фамилия.
Ганс встал, с грохотом отодвигая от себя тележку.
– Ты чё, овца, «белочку» словила? Мне, правильному пацану, приказы зачитывать?
Николь повела меня поближе к Гансу, и я пошел за ней, жадно вдыхая ее запах – нечто тревожное и одновременно сладкое. Этот запах хотелось намазывать на себя, чтобы он подольше оставался рядом.
Мы добрались до гостиной, и там Николь ухватила за гимнастерку и Ганса тоже:
– Слушайте сюда, вы, два тупых горбатых троглодита!.. Если у этого смазливого хорька есть документы на Михаила Прохорова, мы за неделю в местных клубах столько бабла нарубим, сколько вам, кретинам, за десять жизней не накорячить!