В ответ Фрайтаг промычал что–то невнятное. Шрадер почувствовал, как у него задрожала челюсть. Чтобы унять дрожь, он открыл рот и снова закрыл, и так несколько раз. Он считал, что он прав, более того, был убежден, хотя это ничего не значило. Господи, эти чертовы ракеты! Ну, сколько можно взлетать!
Какое–то время спустя огонь на земляном валу стал тише, а потом и вовсе прекратился. Давно бы так, подумал Шрадер. Потому что если бы защитники цитадели с тем же остервенением продолжали бы палить и дальше, Иваны наверняка заподозрили бы нечто неладное. Шрадер поймал себя на том, что мысли путаются у него в голове. И хотя он уже почти что успокоился, мыслить четко и ясно пока еще не мог. Остальные подползли к ним с Фрайтагом, чтобы спросить, что им делать дальше. Лица каменные, в глазах застыло выражение ужаса, словно за последние несколько недель безумия они нацепили на себя несколько слоев личины выдержки и стойкости.
— Даже если Иваны нас не обстреляют из минометов, они вышлют сюда дополнительные патрули, — заметил один из них.
Шрадер ничего на это не сказал, хотя мысленно согласился. Верно, скорее всего, так и будет.
— Нужно двигаться дальше, — вставил другой. — Можно ползком. Расстояние не так велико.
— Фрайтаг не может ползти, — возразил Шрадер.
Остальные никак на это не отреагировали. Каждый думал о своем.
— А как же эти несчастные выберутся наружу? — неожиданно спросил Фрайтаг.
Он имел в виду тех, кто все еще оставался в цитадели.
— Надо будет что–то придумать, — произнес Шрадер.
Ракеты теперь взлетали в небо значительно реже, и время от времени вновь воцарялась темнота.
— Давайте подождем еще пару минут, — предложил Шрадер.
Им всем уже почти не стоялось на месте.
Со стороны русских позиций по–прежнему слышались выстрелы — ответный огонь на очереди с крепостных стен.
Оно даже к лучшему, подумал Шрадер, в этом шуме нас никто не услышит.
Как только погасла очередная ракета, они начали вновь продвигаться вперед. Теперь они уже не соблюдали строгих мер предосторожности, как в самом начале, как будто те были им больше не по силам. Зато теперь в темные промежутки они успевали преодолеть большое расстояние, не опасаясь, что заденут ногой какой–нибудь камень и тот с грохотом покатится в воронку. Черные силуэты зданий маячили уже значительно ближе. Казалось, протяни руку, и вот они. По пути им попалось мертвое тело — одного из тех двоих, что, как только прозвучали первые выстрелы, бросились в бегство. Они оставили его лежать в темноте и даже не стали выяснить, что, собственно, случилось с ним. Они упорно продолжали идти вперед. Всякий раз, когда в небо взмывала очередная ракета, они, словно тряпичные куклы, падали на землю. Фрайтаг негромко стонал через стиснутые зубы. Шрадер увидел у него на губах кровь. Значит, лоскут он выбросил. Шрадер про себя обругал упрямого болвана. Они почти дошли.
И тут их уши уловили какой–то звук. Они вновь замерли, хотя каждый с трудом подавил в себе желание вскрикнуть, чтобы выпустить наружу невыносимое напряжение, которое буквально распирало грудь.
Звук повторился. Где–то поблизости двигались люди. Похоже, русские прислали дополнительные патрули, чтобы проверить воронки. Правда, двигались они не в том направлении. Возможно, это те, кто остался жив из первого патруля. В небо взлетела очередная ракета. Потрясение, вызванное тем, что эти люди оказались так близко, было ничуть не меньше, чем от жуткого зрелища, что предстало их взору во время перестрелки. Шрадер и те, кто был с ним, в буквальном смысле окаменели. Те, другие, моментально бросились ничком рядом с воронкой.
Это оказались свои.
Шрадеру показалось, будто он узнал Дарнедде, однако подать голос не рискнул, опасаясь, как бы кто–нибудь не открыл огонь. Боже, подумал он. К тому же, кто знает, как поведут себя Фрайтаг и остальные солдаты, что были с ним. Но они продолжали лежать молча, не шевелясь, как и Шрадер, скованные страхом, что по ним случайно откроют огонь. Затем снова стало темно, и они услышали, как та, вторая группа выбралась из воронки и двинулась дальше.
Они не рискнули пойти тотчас вслед за ними. Все тот же страх продолжал владеть ими и тогда, когда уже прошло несколько минут. Каждый шаг давался Шрадеру с огромным трудом. Он был вынужден всякий раз превозмогать себя. Лично он предпочел бы остаться там, где и был, хотел бы, чтобы и другие тоже остались, но сказать это вслух не решался. Наконец он все–таки шепотом дал команду остановиться, дал лишь потому, что терпеть больше не мог. В ответ не услышал ни звука, что, на его взгляд, было хорошим признаком. Наконец темноту прорезала очередная ракета, и он увидел, что все четверо смотрят на него словно дьяволы. Подрагивающий свет, треск, шипение, искры и вновь темнота. В темноте они поднялись на ноги — во весь рост. Двигаться, скрючившись, было больше невмоготу. Однако уже в следующее мгновение они инстинктивно пригнулись и, валясь с ног от изнеможения, двинулись дальше.