— Я мало смыслю в хирургии, но, насколько мне известно, при желании можно сделать так, что ты потом вообще позабудешь, что когда–то был ранен.
— Хотелось бы надеяться, — ответил Зимсбург, — хотелось бы. Ты что, уже собрался идти? Может, еще придется свидеться когда–нибудь?
Дойчман бродил по обледенелым и занесенным снегом, почти непроходимым улицам. Спустившись к Днепру, он остановился поблизости от деревянного моста, где позже предстояло дождаться унтер–офицера на санях. По темной воде бежали волны, разбиваясь о железные шипы, которыми саперы защитили мост. Неподалеку он заметил девушку с корзиной дров. Время от времени она останавливалась, ставила корзину на снег и, передохнув, продолжала путь к небольшому, полузанесенному снегом домишке на самом берегу Днепра.
Дойчман, какое–то время понаблюдав за девушкой, неторопливо спустился по отлогому берегу, собравшись помочь ей донести дрова. Ее волосы черным лаком блестели на солнце. Она не слышала, как подошел Дойчман. Она уже собралась поднять корзину, как вдруг на плечо ей легла чья–то рука. Резко выпрямившись, она с испугом посмотрела, кто бы это мог быть. Увидев Дойчмана, девушка покраснела и, прижав руки к груди, уставилась на него. В ее темных глазах застыл страх.
— Испугалась? — спросил он. — Дай–ка мне твою корзину, а то тебе ее не дотащить до дома. Я помогу.
— Нет! — решительно покачала головой девушка.
В глазах ее уже не было страха. Она даже улыбнулась.
— Я… сама… донесу, — подбирая слова, ответила она по–немецки.
— Оказывается, ты говоришь по–немецки?
Девушка кивнула.
— Немножко, — ответила она с акцентом.
Взглянув на Дойчмана, она заметила, что он в шинели без погон. Сергей ей говорил что–то об этом. О каком–то там секретном оружии. Таня лихорадочно соображала. Что предпринять? Необходимо было разговорить его, удержать… Но как? Обычные солдаты не разгуливают в шинелях без погон.
— Ты… уже давно в Орше? — спросила она.
Вместо ответа Дойчман нагнулся и взял корзину с дровами.
— Ты иди вперед, а я донесу корзину до дома.
— Спасибо, солдат…
И ноги Тани в стеганых штанах, заправленных в сапоги гармошкой, бодро зашагали вперед. От внимания Дойчмана не ушла ее ладная, стройная фигура и почти осиная талия. Прежде он представлял русских женщин совершенно по–другому — низкорослыми, коротконогими и жирными. Но вот эта девушка…
— Не тяжело? — спросила Таня, повернувшись к Дойчману.
— Нет, не очень.
— Для мужчины не тяжело, — с улыбкой произнесла она, продемонстрировав ослепительно белые крепкие зубы.
Молнией Дойчмана пронзило воспоминание о Юлии. На мгновение со всей отчетливостью возникнув перед его мысленным взором, она тотчас же исчезла. Тяжелая корзина давила на плечо. Он был не приспособлен перетаскивать тяжести. Девушка толкнула дверь хаты, Дойчман втащил ношу внутрь и, облегченно вздохнув, поставил ее у весело пылавшей печки.
— Не обращайте внимания, — негромко сказала девушка. — Война — она и есть война, так что всегда беспорядок.
Дойчман зачарованно слушал ее мягкий, мелодичный голос, сильный славянский акцент делал его еще более привлекательным. Ему не раз приходилось слышать, что немецкий язык в устах русских женщин обретает особую окраску. И вот теперь убеждался, что это на самом деле так. Он уселся на стул, на котором обычно сидел Сергей, и стал рассматривать потемневшую от времени и копоти икону в углу хаты.
— Казанская Божья Матерь, — заметил он.
— Ты и это знаешь, солдат?
— Дойчман улыбнулся.
— Сколько тебе лет? — по–русски спросил он.
— Девушка, резко повернувшись, испуганно уставилась на него.
— Двадцать, — тоже по–русски ответила она.
— Совсем молодая и очень красивая, — сказал он.
— Эрнста охватило странное, неведомое ему легкомыслие, ему вдруг стало совершенно безразлично, каков будет исход этой неожиданной встречи.
— Ты знаешь русский? — спросила она.
— Ровно столько, сколько ты немецкий.
На лице Дойчмана отразился красноватый отблеск пламени печи.
— Кто ты? — спросил он. — Как тебя зовут?
— Таня, — ответила девушка.
— Таня. Красивое имя. А что ты здесь делаешь? Ты одна живешь? Совсем одна?
— Одна.
— И не боишься? Я имею в виду: войны, нас?
— Боюсь. Конечно боюсь. И войны, и вас. Почему ты помог мне донести корзину?
— Хотел помочь тебе. Тяжело ведь тащить ее. Дойчман поднялся.
— Но, Таня, или Та–ню–шка, — по слогам произнес он, — ничего не поделаешь, мне пора идти.
— Куда?