— Хорошо, — сказала она, силясь улыбнуться. — Может, вдвоем у нас и получится. Пожалуйста, на этот раз не старайтесь уйти, не получив платы за визит.
Елена очнулась от оцепенения и словно впервые увидела ребенка, который усердно сосал молоко. Она поблагодарила Бога и вдруг поняла, что именно должна сделать, ибо почувствовала, что умирает.
— Камилла, подойди, пожалуйста.
Голос ее был слаб и тонок, как ниточка шелка. Глаза перебегали с головки ребенка на большое дерево мимозы за окном. Ветер раскачивал ветки, они стучали в стекло мягкими кистями желтых цветов.
— Надо будет их на днях подрезать, — сказала сестра.
— Слушай меня внимательно, Камилла. Дела мои плохи. Нет, пожалуйста, ничего не говори. Думаю, долго я не протяну. Поверь, единственное, что меня беспокоит, — это ребенок. Да еще ты, дурочка!.. Прошу тебя, окажи мне услугу. Я хочу попытаться кое-что предпринять. Если мне удастся, я умру спокойно.
* * *Войска дуче и Франко только что с триумфом вошли в Мадрид. Италия оккупировала Албанию. Не прошло и пяти часов после высадки войск, а над Тираной уже развевалось трехцветное знамя с савойским гербом. Джакомо де Мола читал, как король Виктор Эммануил изящно принял албанскую корону. Какой великодушный человек!
Джакомо уже несколько месяцев находился в надежном месте, в монастыре Камальдоли. Он решил не читать газет и не слушать радио, но в этот день он нарушил правило, чтобы скрасить себе нудное путешествие. Судя по содержанию и стилю газетных статей, можно было подумать, что с начала его добровольного заточения прошло совсем немного времени. Если и произошли некоторые изменения, то в худшую сторону. Даже старый «Коррьере» стал писать трескучим и напыщенным тоном, характерным для «Джорнале д’Италия».
Де Мола занимал отдельную келью рядом с кельей отца настоятеля, который предоставил в его распоряжение свою библиотеку. Монастырь Камальдоли существовал более тысячи лет и казался Джакомо местом, наиболее пригодным для того, чтобы скрыть книгу Джованни Пико от мирских глаз. Кроме того, древним символом этого места были две птицы, пьющие из чаши. Пеликаны, а может, фениксы или павлины, и Грааль. Этот явный признак присутствия здесь тамплиеров будил в де Мола мысли о далеком предке и вселял в него чувство покоя и защищенности.
Поезд остановился на станции Пистойя. Джакомо пешком начал долгий подъем к монастырю, где его ждала встреча с Еленой. Ее вызов очень смутил его: чего хотела от него эта женщина? Монахиня, позвонившая ему по телефону, была немногословна и как-то уж слишком осторожно подбирала слова. Она произвела впечатление умницы, которая знает, но предпочитает молчать. Однако у него появилась возможность что-то узнать о Джованни, и это стало основной побудительной причиной покинуть убежище в Камальдоли. Может, Елена ему что-нибудь скажет. И не факт, что ей так уж плохо.
Длинный подъем укрепил его силы. Он уже привык к диким лесным пейзажам вокруг Камальдоли и теперь наслаждался видом равнины, расстилавшейся внизу, с рассыпанными по ней группами домиков, и веселой деловитостью на лицах попадавшихся навстречу людей.
Как получилось, что этот доброжелательный, ироничный и сдержанный народ повелся на глупые символы и призывы к войне и к смерти? Ведь даже миролюбивый «Коррьере» поместил на первой странице гигантское фото: сотни тысяч человек рукоплещут дуче, который провозглашает победу над Албанией. Да большинство из них даже не знают, где находится эта страна. Газета триумфально заявляла, что победа оплачена всего двенадцатью жизнями. И одной было бы слишком много.
Дверь ему открыла монахиня.
— Вы…
— Доктор де Мола, сестра. Меня вызвали для консультации.
— Да будет вам, это я звонила. Пойдемте, Елена ждет. Может быть, — прибавила монахиня, понизив голос, — она хочет увидеть вас и умереть спокойно.
Де Мола молча вошел в комнату. Окно было прикрыто, и внутри царил странный запах — и жизни, и смерти одновременно. На кровати, закрыв глаза, лежала женщина. Черты ее лица, когда-то красивые, были искажены долгой болезнью. Но его поразила колыбель, стоящая возле постели. Он с любопытством подошел и увидел ребенка, который двигал ручками и ножками. Его глазки, все еще водянистые, уже обрели выражение.
— Возьмите мальчика на руки. Он любит, когда его качают, — сказала женщина.
Джакомо заметил, что болезнь сделала этот голос совсем детским. Он не привык держать на руках младенцев и чувствовал себя смущенно и неловко. Ему показалось, что ребенок ничего не весит.
— Снимите чепчик, пожалуйста, и взгляните.