Дальше говорили оба, разговор всё больше терял складность и причинно-следственную связь.
– Подлежит ликвидации! – кричал Егорыч. – Этот мир заслуживает л-ик-видации, чтобы мозги ему выбило окончательно и навсегда!
– Угомонись, мужчина.
– Я всё сказал, я тебе, ёп, говорю.
– Ты очки хочешь потерять, Егорыч?
– Нет у меня очков.
– А были? Принести?
– Захватят всех! Планета сгорит!
– Слышь ты, захватчик.
– Адыгейский сыр! Моя ушла… не дождалась.
– Придёт, куда денется.
– Вертится быстрей Земля-ля-ля-ля-ля-ля…
– Хорош вопить.
– А вдруг не придёт?! А?! Кто за мной тогда?… Она! Она ведь! Знаешь, кто она?
– Баба твоя.
– Бабы зло… от них всё там, этого… Знаешь, кто она для меня?
– Весь подъезд гадает… кто?
– Гадают они!… Вот сам… ик!… скажи – кто?!
– Ангел.
– Сука! Нет ангелов!
– А за суку, Егорыч… где моя фуражка?
– Успокойся, ты чё ёп. Слышь, слышь… без рук… ты не прав, ты не прав, понял?
– Прав тот, на чей стороне закон, – хмельно скалился Максим.
– Ушатаю его…
– Его?
– Главное, чтобы на душе было ласково… Ты с парашютом прыгал?
– Нет.
– Вот и я, этого, не прыгал. А кто-то прыгал. И что? Выёживаться будет? Пусть попробует!
– Пусть.
– А хрен ли ты, этого, не хочешь… О! Средиземное море скоро расплющит! Слыхал?
– Друзья, Егорыч, друзья… вот где обидно… Разбежались мы все как-то, отдалились… Звонить почти перестали, а когда наберут, то телефон украденный пробей, то товарищу пособи… Хрен встретишься… да и сам… сам походу виноват…
"Зачем я пью с Егорычем? Зачем говорю всё это? Чтобы на его фоне выглядеть менее мерзко?" Мысли дрожали в голове Максима натянутыми струнами и рвались.
– Пойду я уже… Дмитрич?
– А? Да, да… и я… то есть спать…
– Спасибо, этого, за… гостеприме… гостьпром…
– Ага…
Вероятно, этот день мог сложиться по-другому: в других пьяных декорациях и диалоговой начинкой. Закончиться, так уж точно. Если бы боль одиночества не звучала так сильно, не желая рваться, как струны других мыслей. Если бы на полу не стояли эти чёртовы фотографии с улыбающейся Аней. Если бы дверца бара была закрыта, а бутылка "Метаксы", красуясь в авангарде, не кричала сорокаградусной тональностью: "Максим! Давай сюда, поболтаем о былых временах. О верных друзьях, божественно вкусном пиве и понятливых подругах. О призраках забытья и демонах счастья".
А может, второй вечер и ночь без Ани не имела другого финала.
Максим взглянул на закрывшуюся за Егорычем дверь и шагнул к бару.
От первого глотка он задохнулся, словно это был первый глоток за всю субботу, и подумал: дальше будет легче, дальше всегда легче. Второй принёс приступ тошноты, краткий и трусливый, а следом организм приноровился, включил музыку и центральное отопление.
Блики на бутылках стали пыткой… холодом, ощущением колоссальных потерь и немилосердных наград.
Янтарь набросился…
Синий запел…
Тёмно-коричневый пошёл рябью и растёкся, словно потерявшее берега озеро…
Осязание сменил вкус. Стекло бутылки было солёным, пот на лице казался сладким на ощупь, пол под ногами окатывал приступами тошноты.
Максим чувствовал комнату, но ощущения фильтровались нервной системой, в которой случилось короткое замыкание.
– Опять пьёшь? – внезапно раздался за спиной голос Ани. Звук ошпарил шею.
– Не опять, а снова, – сказал Максим, не оборачиваясь. Язык сделался послушным и уже не заплетался. Слова вылетали золотыми искорками.
– Извини, что лишала тебя этой радости.
– Это неправда. Ты делала меня лучше.
– Ты не хотел быть лучше.
– Я не мог… а, может, ты и права. Изменения – кто сказал, что они ведут к лучшему? Мой отец хотел что-то изменить, для своей семьи, для меня и мамы… К чему это привело?
И вновь страх, вкус лайма, стужа пальцев и ваниль дыхания.
– Ты говоришь о работе. Ему не повезло с новой работой. Случайность. Но он хотел для вас большего, а ты для нас – нет.
– Ты ушла. К чему теперь эти разговоры?
– Ты лжёшь, Максим. Просто тебе так проще. Не надо ничего делать.
– Я делаю. Пью.
Максим больше не мог слышать её голос – он ослеплял. Бутылка по-прежнему звала голосами несделанных глотков. А Аня – пускай смотрит. Он задержал дыхание, приложил горлышко к губам, так, что клацнуло о зубы, и начал пить. Упрямо и безнадёжно, словно желая разделаться с выпивкой как можно быстрее. Это походило на неконтролируемый плач. И когда он закончился, а Максим, пошатнувшись, повернулся к дивану, Аня исчезла.
Разумеется.
5
Воскресенье началось в обед. Контрастным душем, сипящими ругательствами, аспирином, робкими попытками прибраться, бульоном из кубиков и литрами чая.
Максим ощущал себя до тошноты слабым и неуклюжим: кости – тяжёлые и вибрирующие, мышцы – вялые и ноющие. Наверное, так чувствует себя избежавшая духовки отбивная: запечь – не запекли, но отбили и замариновали на славу.
Несколько раз звонили с работы: Паша Кикоть искал с кем махнуться вторничным дежурством, начальник объявил, что через две недели организует баню – юбилей, Светка Камалина спрашивала о подарке шефу, хотя всё было куплено давным-давно. В перерывах между телефонными разговорами и приступами вязкого полусна Максим копался в выгребной яме Интернета. И недоумевал – куда всё делось? И сверкающая палитра, разлитая в ночном небе Штатов, и всеобщая эйфория, и споры по этому поводу.
Ответ нашёлся довольно быстро.
Обман. Дезинформация. Не было никакого свечения позапрошлой ночью, и уж тем более столь щедрого на спецэффекты. Никакого сияния… вернее, сияние имелось, но совсем не то и совсем не тогда.
Правда, как часто случается, лежала посредине, без надгробного камня. Но её вечный удел – всплывать, удел незавидный, хотя бы потому, что снова приходится нырять.
Вчерашние информационные утопленники оказались лже-новостями, умелой атакой на сайты сотни умельцев. Из краткосрочного сияния сварганили сетевой флешмоб.
Голубовато-белое свечение длилось над Америкой всего несколько секунд, причём, небо моргнуло не вчера, а год назад. Зачем раздувать краткосрочную вспышку в обман такого масштаба, творить фальшивое светопреставление? Отметить подобным образом годовщину? Хотя, почему нет? Раздуваем ведь ценность своих никчёмных жизней до размеров вселенной…
Грёбаный шведский стол интернетовских новостей. Как писал Станислав Ежи Лец: "Сложнее всего с правдой в те времена, когда всё может оказаться правдой".
Максим посмотрел на чёрный прямоугольник ТВ-панели (если бы не "просроченное" кабельное, возможно, он не пополнил бы списки обманутых), затем перевёл взгляд на монитор.
Интернет был пуст от фальшивого трансцендентального сияния. Опомнились – вычистили, что смогли. Остались крошки. И кипело приготовление к новой трапезе – вовсю обсуждалась годовщина необычного свечения в небе над Америкой, а также сам информационный флешмоб.
Как иначе?…
Рухнувший метеорит – даже выдуманный – поднимает в воздух кучу пыли.
ХОДЖС
Когда перемены вдруг всё-таки доходят до сознания, они всегда неожиданны.
Стивен Кинг, "Туман"
1
Лифт пришлось ждать долго. Автоматизированный мерзавец катался, как сообщали цифры на электронном табло, между первым и третьим этажом, не желая совершить небольшой рывок вверх. Видимо, кто-то солидно отоварился стройматериалами или по одному спускал деток на променад, не рискуя всем выводком сразу. Проще было плюнуть и воспользоваться услугами лестницы – благо эшеровских пространственных парадоксов за ней не замечалось, – но Максим продолжал пялиться на сменяющие друг друга числа, словно желая продемонстрировать разбитному утру понедельника свою дюжую выдержку и не менее сильную лень. Делать лишние движения не хотелось. Даже несмотря на относительную трезвость вчерашнего дня – "лечебное" пиво не в счёт.