Он — Император по праву.
И это, чёрт побери, было обидно.
Она не хотела этой власти. Наверное, вступи она в свои права — свалила бы обязанности на слуг, министров, помощников и советников. Но так… этот контраст оскорблял её. Выставлял её жалкой, неуверенной в себе, неумелой дурочкой.
Марианна холодно обдумывала свои дальнейшие планы.
Одно лишь знание того, что это и правда Люций, первый Император, не пробудило в её душе ни верности, ни благоговейного трепета. Так и не заснув ни на минуту, она всю прошедшую ночь и всё утро размышляла над тем, возможно ли как-то… вернуть себе причитающееся.
Увы, едва ли это было в её силах — по крайней мере, без затяжной, практически партизанской войны в собственном доме. Люций, явившийся в один момент, мгновенно переманил на свою сторону всех. Армия, полиция, слуги… просто народ.
Кто встанет теперь против него? Разве что те, кто и раньше был не прочь избавиться от власти Императора. И что ей теперь, идти и искать поддержки у отребья, домашних революционеров, проводящих дни в интернет-дискуссиях? И с какой стати тем поддерживать её?
К тому же, и её противник не был человеком — или, по крайней мере, не обычным человеком. Это… тот самый Люций, её предок. Как он восстал из мёртвых? Почему явился здесь и сейчас так, словно никуда и не уходил, и принял власть так, как будто оставил её на две минуты?
Марианна не знала. А незнание могло привести к поражению.
Так что… наверное, пока лучшей тактикой было оставаться на своей роли — принцессы, наследницы, которая и не планирует стать Императрицей. В конце концов, это было то, чем она занималась всю свою жизнь.
Мотнув головой, Марианна попыталась сосредоточиться на том, что будет происходить сейчас. Люций не пытался заговорить, да и вообще не обращал на неё (как и на кого-то другого) ни малейшего внимания — вот и отлично. В конце концов… да, сейчас главным был он. Но ведь это она — своим первым и, как ни смешно, единственным указом — назначила эту казнь, выбрала место и время, велела ускорить всё…
Интересно, как бы она сама вела себя сейчас, если бы оставалась Императрицей? Была бы довольна свершающейся местью? Или…
Марианна помотала головой. Что за бред лезет в голову.
Чёрт, она чуть не пожалела Марка Ротта. Того, кто убил её отца, перевернул и фактически разрушил весь её мир.
Нет, немного не так: она не пожалела его. Вовсе нет. Она… пожалела, что не успела узнать его получше. Понять. Может…
Что вообще им двигало? Почему он сделал это?
Принцесса холодно и безучастно смотрела, как на постамент выходит палач — рослый мужчина в чёрной кожаной куртке и маске. А сколько вышло беготни с этим палачом!.. Как-никак, последняя публиная казнь в стране была восемьдесят с лишним лет назад.
Конечно, в тюрьмах казнили преступников, но это делалось быстро и профессионально, при помощи вакцины. Да и… никто из тех людей, что вводили яд приговорённым, не хотел и не мог исполнить эту роль в таком амплуа.
Стоящий сейчас на возвышении человек был опытным офицером УБИ, аристократом, чей отец был хорошим другом её отца. В каком-то смысле, это была его личная месть. Марианна видела, как горят нетерпением его глаза, как он разминает руки в ожидании казни. Вот уж кто точно не сомневается.
Отчего же сомневается она сама?..
Нервы. Нервы. Это вчерашняя трагедия так на неё подействовала, да и вообще всё это.
— Сколько времени? — быстро бросила она, чуть обернувшись к стоящему рядом слуге.
— Без двух минут десять, Ваше Высочество, — тот коротко поклонился; Марианна чуть кивнула.
Ещё две минуты — и всё свершится. А что дальше?
Даже если Марк Ротт не убивал её отца — он уж точно убил Луку и Давида; протокол с опросом многочисленных свидетелей успел попасть к ней до того, как она лишилась власти.
Стоп, что ещё за «даже»? Откуда сомнения?
Ей нельзя колебаться. Ей нельзя выглядеть жалко. Люций, стоящий рядом — вот кто действительно выглядит как Император, а она…
Позади неё прошёл волной лёгкий шёпот, и Марианна подняла глаза на возвышение. Двое мужчин в форме императорской гвардии вели вперёд того самого парня, что вчера днём показался ей таким интересным собеседником.
Жаль, жаль… что беседа не была длиннее. Что она не успела хоть немного его понять, узнать.
Теперь уже точно с этим было поздно — Марк Ротт стоял на помосте в ожидании казни.
Беспомощность.
Элиза ненавидела беспомощность, ненавидела так люто, как только могла. Ни одно другое чувство не вызывало у неё такого гнева, как это — липкое, удушливое.