Наконец, вдалеке показался трамвай. Он неспешно подбирался к нам, прорезая двумя маленькими круглыми фарами кромешную темноту.
Я тихонько растолкал П. Она уже успела погрузиться в сладкую дремоту и пару секунд приходила в себя с решительно ничего непонимающим выражением оглядываясь вокруг. Старый трамвай остановился напротив нас и с неприятным металлическим визгом открыл дверцы. Мы сели на соседние сиденья. П. затребовала место у окна, хотя ни разу в него не посмотрела. Перед тем, как вновь закрыть глаза, она лишь неуверенно спросила, потупив глаза: «Можно поехать к тебе?». В таком состоянии ее точно не следовало отпускать куда-то одну, отправляться вместе с ней куда-то черт знает куда за город у меня тоже желания не было. Потому я поступил как честный человек и ответил: «Можно». Она поблагодарила и вернулась на прежнее место на моем плече.
В трамвае помимо нас была еще несколько путешественников. Неряшливые силуэты сидели поодиночке на разных сиденьях. По сути, из всех кто едет в общественном транспорте после полуночи можно выделить три главных архетипа. Представители первого немощно опускают голову в нетрезвом забытье, второго – индифферентно смотрят в окно на пробегающие огни, растворяясь собственным я в окружающей вязкой медитативной обстановке, третьего же – просто смотрят перед собой, сосредоточенно блуждая в собственных мыслях о насущном. Им плевать на окружающую среду, для них в ночном путешествии нет ни капли хоть сколько бы ты ни было заслуживающего внимания. Просто необходимость, продиктованная не самой комфортным социальным положением. Мы с П. были яркими представителями первых двух. Другие пассажиры хаотичным набором всех трех. Собираемые все вместе одной вместительной стальной махиной, каждый из представителей одного типа с явным пренебрежением относится к остальным. В первую очередь из-за невозможности понять и тем самым разделить состояние и внутреннее мироощущение других. Такой вот транспортный шовинизм. Но поскольку выбора особого нет, то приходится невольно мириться с таким соседством. Это уже трамвайный мультикультурализм. И единственное, что всех нас объединяет – это конечность нашего вынужденного общего пути. У кого-то раньше, у кого-то позже. Все в жизни. Такая вот заурядная электро-рельсовая философия.
Мы вышли на одну остановку раньше, чтобы немного проветриться. Первый вдох уличного воздуха на месте назначения обернулся свидетельством тщетности бытия. После получасовой передышки в вагоне с кондиционером мы вновь оказались в липких лапах духоты. Тяжкой густой материей она обрушилась сверху, или скорее вязкой патокой облекла лицо и тело, заполняя своей массой освободившиеся было пространство легких, как только мы спустились со ступенек. По всей видимости, она следовала за нами следом, уцепившись за хвост трамвая. Помимо прочего вновь оказавшись в исконной тишине, с новой силой вспыхнула эта навязчивая мелодия из бара. Разве что теперь мозг забавы ради решил привнести ее в виде сэмплов стандартные транспортные объявления, звучавшие в салоне. До дома было еще двадцать минут пешком.
Чтобы отвлечься от тошнотворного состояния и перестать ощущать каждую вновь появляющуюся капельку пота на теле, я попытался растормошить П. После моего положительного ответа на ее просьбу она не проронила ни слова. Да и вообще, когда ведешь пьяную и уставшую девушку в первый раз ночевать к себе домой неплохо завести непринужденную насколько возможно беседу.
– Довольно душно сегодня, – сказал я перед собой, не поворачивая головы.
Она подняла на меня прищуренные глаза, словно оценивая настолько ли важна эта фраза, чтобы на нее как-то отвечать.
– Согласна, – все-таки решила произнести П.
– Как-то даже не просто душно. А прямо тошнотворно.
– Это что ли как у того французского философа?
– Вероятно. Только я не помню, какое у него описывалось время года.
– Не важно. Его ведь брала тошнота внутренняя. А тебя, видимо, доконали высокая влажность и пиво с вискарем. Если честно, никогда не могла понять, почему это произведение считается таким неимоверно крутым. Чувака ни с того, ни с сего перестал видеть смысл в жизни и периодически страдает от панических атак. И всю книгу бродит по городу и занимается самоанализом. Из совершенно обыденную историю сделали мировой вехой. Я с таким тошнотворным настроением просыпаюсь через день, но не бросаюсь же сразу писывать экзистенциальный роман.
– А песню?
– Хм, ну может быть. Только все равно, как по мне, это – не лучшая тема. Культивирование образа отчужденного странника в мире плоских людей. Я такой один непохожий, никто не может меня понять. Бла-бла-бла. Лучше оставить это для подростков в черном… Все равно мы все похожи. И считать, что ты лучше или хуже других, только потому что тебе так подумалось – полнейших идиотизм.