Вскоре после начала работы над текстом, мне приснился яркий сон. В этом сне я рассказывал о книге одной девушке, в которую был как раз тогда влюблен. Во сне рассказ о книге шел весьма точно, за исключением того, что она называлась «А259 Многосложная Зажигательная Бомба «Суд
Божий»». Проснувшись, я совершенно потерялся между новым названием, украденным из сна, и изначальным. Что лучше? Или правдивее? Только дня через два я пришел к мысли склеить их.
До написания «Осьминога» у меня получилось пару раз сочинить два не особо интересных романа «Ночная поездка в Тринидад» и «Заебло!» Последний я так назвал, поскольку работал в книжном, как я уже говорил, и считал, что будет круто, если клевая телка подойдет и скажет: «у вас есть «Заебло» Саймона Стронга?» Еще я закончил рассказ о машине времени и Джиме Моррисоне, называвшимся «И особенно ржал весь The Doors». И рассказ об откочерыженной голове Джейн Мэнсфилд под названием «Вампир Бонито», на соискание премии Ian St James в 25 тысяч фунтов, которую я так и не выиграл.
Тогда я уже обитал над индийским кафе с едой на вынос вместе с Нейлом Палмером и Робином Тейлором, игравшим в гаражной группе The Fire Dept. Позже они записали два очень достойных альбома, второй их которых «Elpee for Another Time» не стыдно поставить в один ряд с лучшими британскими альбомами при достаточно туманном статусе. Но тогда группа уже влезла в драки за влияние не на жизнь, а на смерть, затормозившие рост обычных глобальных концернов. По многим причинам невозможно составить четкий саундтрек года, и одна из этих причин, несомненно, кроется в конфликте потребление/производство. Например: я всегда сомневался, играла ли команда Билли Чайлдиша или «играет». В то время я был килькой в море говна, и мои вкусы были менее определены, чем у моих приятелей. Эти альбомы определяли мой словарный запас: The Justified Ancients of Mu-Mu’s 1987 — «What The Fuck Is Going On?»; Negativland «Escape from Noise»; «Pebbles Volume 3: The Acid Gallery»; Culturcide «Tacky Souvenirs of Pre-Revolutionary America»; William S. Burroughs «Dead City Radio»; William Shatner «The Transformed Man»; Billy Childish «Captain Calypso’s Hoodoo Party» (или «\ferdun Ossuary»? — я их всегда путал)…
Один мой знакомый иногда заводил речь о панк-роке, немецкой философии и всевозможной беллетристике. Его звали Стюарт Хоум, и он собирался перестроить мировую культуру по своему образу и подобию. Но когда-то однажды где-то в 1988 или 89-м году, он притащил корректурный экземпляр своего дебютного романа «Настоящая Мания». Мы втроем прочитали его, и эффект был точно такой как от Pistols в 1976-м. Английская литература никогда не станет прежней. Спаси-бочки, блядь. С тех пор я полностью разочаровался в собственных книгах и вообще в писательстве. Я занимался этим с 14 лет и ни хера не понимал. Я похерил н/ф и ужастики, мной доселе любимые, и решил переключится на В-формат. Осознал, что «литература» просто один из жанров со своими условностями и границами, причем более узкими, чем популярные жанры. И самое гадкое, он ставил себя выше прочих. Жанр, который не стоит называть. Он стал мне ненавистен. Следует дать детишкам желаемое. Книги, напичканные сексом и насилием и прочим любопытным говном, которое можно на них вылить.
Я решил, что напишу одну последнюю книгу, и если она заставит охренеть всю шайку-лейку, то прекрасно. А если ни фига не выйдет, прикроем лавочку. И так случилось: родилось произведение перспективнейшего литературного гения. К счастью. Причем, там ничего не низвергалось, что тем более к счастью. Я начал строить повествование, основываясь на обрывках биографий. Джим Моррисон, Нико и Джейн Мэнсфилд вошли в окончательный вариант, а планируемые сцены с Аланом Тьюрингом так и не осуществились, хотя о них было заявлено в рекламирующей аннотации. Книгу планировалось запустить в первые выходные последней недели второго миллениума, делая акцент на произвольных совокупностях различий ортогонального времени. Хотелось впихнуть в книгу насколько возможно больше мерзотности. Список составляющих мерзот был сделан по завершении романа и принял вид предупреждающей наклейки «чтобы оживить изно-шейные механизмы противоречивости», как сказал один [единственный] рецензент.
Пару лет я экспериментировал с композиционной техникой, основанной на популярной игре в слова, в которую играл в детстве. Она называлась «Самое гадкое» и проистекала из безобидной игры «Я сходил на рынок и купил». Ты говоришь «Я полагаю, что самое гадкое — это когда осел ебет тебя в очко». Следующий человек говорит: «Не, самое гадкое — это когда осел ебет тебя в очко, а потом тебе перерезают глотку». А следующие произносит: «Мне так не кажется. Не, самое гадкое — это когда осел ебет тебя в очко, и потом тебе перерезает глотку собственная мамаша». И так далее до полного абсурда. Повторять слова один в один не обязательно, но надо внести дополнения по каждому из пунктов. Техника на основе этой игры породила «Вампира Бонито» и еще намного раньше несколько самиздатовских памфлетов о поэзии, встреченных крайне враждебно, несмотря на малый тираж.