Издали может показаться, что в лесу кто-то разбросал пчелиные улья. Негритянские хижины — эти круглые мазанки с листвяной кровлей и дырой на том месте, где должна быть дверь, — мало чем отличаются от ульев. Даже размер их не всегда достаточно велик, чтобы рослый человек мог разогнуть в хижине свою спину. Последнее, впрочем, лишняя роскошь. Согбенные долгой работой на плантации, негры и после работы ходят обезьяньей походкой и, почти ползком, добравшись до своих хижин, мгновенно сваливаются на сомнительной чистоты циновки и засыпают тяжелым, беспокойным сном.
Сон — это единственная радость, единственная улыбка отдыха. В дождливую погоду приходится еще возиться с огнем и урывать драгоценное время. Но в теплую погоду огонь не нужен. Придя домой и закусив черствой маисовой лепешкой, можно сейчас же растянуться и спать; спать-спать до нового утра.
Вот почему у возвращающихся с работы такие торопливые шаги. Они почти бегут к своим хижинам, они, как животные, легким движением ныряют в отверстия, из которых, смешиваясь с лихорадочным воздухом леса, тянет запах человеческого пота.
Поселок Джубба, расположенный около плантации Боба Роджерса, отличался от других негритянских поселков только своим размером. Он раскинулся на огромное пространство. На Боба работали полторы тысячи негров и все они расселились в Джуббе. По этому поводу Боб имел свои соображения. Практиковавшееся другими плантаторами казарменное содержание работников он решительно отвергал. Во-первых, лишние расходы, а во-вторых, казарма — место слишком тесного общения и всяческих заговоров. В казарме — все на одинаковом положении и эта общность положения сближает даже людей разных племен. В поселке — дело другое. Здесь царила до тонкости разработанная Бобом система, согласно которой некоторые имели свои маленькие поля и пользовались правом их обработки, для чего освобождались, несколько дней подряд, ранее срока. Совершенно понятно, что это право можно было заслужить только путем предательства и раболепства. И в поселке Джубба насчитывалось несколько человек, которых соблазняла перспектива иметь собственное поле, и которые взяли на себя труд надзора за другими. Они составили нечто вроде милиции и были вооружены. Что касается остальной массы, то и там игра на собственнических интересах делала свое дело и в короткое время Бобу удалось превратить поселок в сущий ад противоречий, соглядатайства и взаимной ненависти. Этого только и надо было одноглазому черту.
Каждый раз, когда Бинги подходил к окраине поселка, его охватывали невеселые мысли. Сама структура поселка говорила о разъединенности, обособленности отдельных семей и групп. Хижины стояли врассыпную, отброшенные друг от друга, отделенные деревьями леса. Бинги знал, что, в огромном большинстве случаев, сосед ни в чем не поможет соседу; и даже воды ему не принесет, если тот будет умирать от жажды. И это не оттого, что негры таковы. О, нет! У себя, в глубине страны, они знают, что такое товарищество и взаимная поддержка. Но здесь, где стены имеют уши, где в каждом кусте может спрятаться соглядатай, где воля белого выше всех законов, здесь всякая дружба, всякая связь, опасны. Лучше жить своим умом, лучше самому о себе думать. Белые не любят, когда негры дружат между собой…
Бинги миновал ряд хижин и приблизился к своей, — такой же маленькой, грязной и неуютной, как все остальные.
— Бинги! — услышал он, не доходя нескольких шагов до порога. — Бинги!
Бинги нагнулся и у самых дверей хижины разглядел маленького негритенка, спасенного им сегодня днем. Он вспомнил, что мальчонка зовут Бату.
— Что ты делаешь здесь, Бату? — нагнулся он и погладил смешную курчавую голову.
— Бинги не прогонит меня? — захныкал мальчик. — Бинги пустит меня к себе? Бату так боится. Белые люди убьют Бату, о Бинги!
— Войди! — сказал Бинги, открывая дверь. — Войди! Бинги оставит тебя с собой.
Пройдут долгие, долгие годы. Маленький Бату станет большим негром. Маленький Бату пройдет через многие страдания и пытки. Может быть, маленький Бату доживет до лучших времен и увидит то, о чем и во сне не снилось его предкам. Может быть, маленький Бату, как все, превратится в жалкого, сморщенного, бессильного старика, измученного побоями и работой. Может быть, маленький Бату умрет под хлыстом одноглазого черта. Все может быть!
Но, что бы ни было, как бы ни было, маленький Бату никогда не забудет этой теплой, душной тропической ночи, в которую слышал он от доброго храброго Бинги такую чудную сказку о белом человеке, отдавшем свою жизнь за счастье всех маленьких Бату.