Человек, сидевший в кабриолете рядом с кучером, наблюдал верблюда с большим интересом. Собственно говоря — не верблюда, так как верблюды в Афганистане так же многочисленны, как собаки на улицах Москвы; а его сбрую, чрезмерно, даже, можно сказать, необузданно-роскошную сбрую. Охватывавший морду животного ремень, заменяющий обычные лошадиные удила, и тянувшиеся от этого ремня поводья, были разукрашены золотыми пластинками, и на местах скрепления, тяжелые золотые кисти свисали на морду и шею одногорбого урода. Площадочка на его спине была укрыта роскошным восточным ковром, а ремни, прикреплявшие ее к горбу животного, сверкали серебряными пластинками с вырезанными на них изречениями Пророка. Костюм погонщика, начиная с чалмы и кончая широким белым бурнусом, был сшит из тончайшего шелка. Все говорило о том, что владелец выезда безмерно богат и своим богатством любит хвастаться перед другими.
— Чей это верблюд? — спросил сидевший в кабриолете европеец своего кучера.
— Кому принадлежит этот одногорбый урод? — окликнул кучер погонщика.
Погонщик внимательно оглядел не блещущий новизной экипаж, презрительно скользнул глазами по волновавшейся лошади и, низко склоняя голову, в знак уважения к тому, чье имя он произносил, ответил за себя и за верблюда:
— Нашего господина зовут Чандер Рао Налинакша.
Сидевший в кабриолете европеец поморщился. С Налинакшей, крупнейшим купцом всего Афганистана, у него были дела, устраивавшиеся далеко не к выгоде владельца кабриолета… Пожалуй, лучше избегнуть ссоры с верблюдом такого крупного и безжалостного кредитора.
— Брось! — сказал европеец своему кучеру, видя, что тот намеревался продолжать спор. — Брось, я пойду пешком.
Но раньше, чем он успел поставить ногу на подножку экипажа, из-за поворота улицы вынырнул автомобиль, сразу положивший конец недоразумению. И лошадь, и верблюд, оба в одинаковой степени, испугались чудовища с огненными глазами и метнулись в сторону. Кабриолет покачнулся, вылезавший из него европеец нырнул под брюхо верблюда и сочно выругался…
Съезд на раут полпреда СССР был в полном разгаре.
У полпреда много неприятных и скучных обязанностей. Но из них — самая неприятная, это — обязанность принимать важных и нужных людей. Во время такого приема приходится все время быть начеку, следить за каждым своим словом и детально взвешивать и оценивать все качества собеседника. При этом, ни на одну минуту не надо забывать об обязанностях хозяина и старательно угощать гостей, нарочно с пустыми желудками приезжающих на такого рода вечера. Особенно трудна последняя обязанность на Востоке, где люди до крайности щепетильны в вопросах гостеприимства.
Арахан проделывал все полагающиеся церемонии. Он встречал гостей в дверях парадного зала — зала, выходящего в сад широкой тенистой верандой; отвешивал глубокие поклоны восточным гостям, крепко жал руки европейцев и с тоской подсчитывал, сколько еще приглашенных должны пройти мимо него.
Наконец, входная дверь в последний раз захлопнулась за каким-то жирным стариком в чалме, и Арахан направился на веранду. Здесь предстояла еще более трудная задача. На веранде стояло около дюжины маленьких столиков, сервированных к легкой закуске. Надо было обойти все столы, посидеть около каждого, точно учитывая, какому столику можно уделить десять минут, а какому за глаза довольно и пяти. В разговоре то и дело приходилось переходить с английского на немецкий язык, с немецкого перескакивать на французский, а между тем и другим вести короткие беседы на местном наречии. Слова путались в голове и минутами казалось, что на плечах не голова, а огромный арбуз, а вместо косточек — в арбузе разные слова почти всех языков мира.
Разговаривая, Арахан то и дело бросал взгляды на дверь внутренних комнат, откуда должна была появиться Женя и освободить его от половины работы.
У Жени в этот вечер было не меньше забот, чем у ее начальства. Это был первый раут, на котором она показывалась посетителям полпредства не как деловой секретарь полпреда, а как женщина и, волей-неволей, как хозяйка. Счастливые мужчины! У них для таких случаев форма одежды предписана законами хорошего тона. Идет или не идет к ним фрак — они его одевают, потому что так установлено. В отношении к женщине буржуазные обычаи поступили крайне жестоко. Они коротко обмолвились, — в таких-то случаях надевается вечерний туалет.
Вечерний туалет. Хорошее дело! В обычное время, вечерний туалет Жени состоял в том, что она, сбросив жавшие ноги ботинки, одевала старые стоптанные туфли. Теперь — дело иное. Так просто не выкрутишься.
На диване перед ней были разбросаны легкие полувоздушные тряпки и Женя, стоя посреди этого газового, шелкового и батистового хаоса, вела себя совсем странно…
Она не перебирала ткани руками, не ласкала ими свое лицо, словом, не проделывала всего того, что проделывают девушки из французских романов и героини Вербицкой, а просто сосредоточенно и довольно крепко ругалась, путаясь ногами в шлейфе какого-то дикого сооружения из кружев и атласа. Нет, эту дрянь она ни за что не наденет. Вот, эта, может быть, нырнула она в другую шелковую ловушку. О, черт! Оказалось, что это не платье, а одно декольте. На кой дьявол прислали ей эту дрянь? Что она будет делать со всем этим? К черту! к черту! к черту! Платье за платьем летели в угол комнаты, пока, наконец, одно, наиболее скромное не снискало благоволения. Женя быстро оделась, взглянула на себя в зеркало и осталась довольна. Затем достала из вазы несколько роз и быстрыми движениями приколола их к платью. Хорошо!
Теперь поправить прическу и… Удивительное дело! Обычно, Женя справлялась с прической в два счета. Но сегодня! Зеркало говорило ей слишком приятные вещи, чтобы она смогла так скоро расстаться с ним. Еще один локон. Еще один!..
Арахан в нетерпении не сводит глаз с двери, ведущей в Женину комнату. Ему обязательно нужно, чтобы кто-нибудь занял вон того толстого болвана в чалме. Женя могла бы сделать это. Почему она так долго? Что за чертовщина!
Арахан знал своего секретаря, товарища Женю, энергичную, умную и толковую девушку; довольно миловидную, всегда просто и со вкусом одетую. Но Арахан совсем не знал, что есть Женя-женщина, способная на одну лишнюю минуту задержаться перед зеркалом и продлить эту минуту за пределы часа.
И когда, наконец, она появилась в дверях и остановилась на пороге, разглядывая гостей, приподнявшихся ей навстречу, Арахан несколько мгновений не мог произнести ни слова; и когда, наконец, справившись с собой, сказал, обращаясь к присутствующим: — Господа, рекомендую. Мой секретарь! — то слова его звучали скорей вопросом, чем утверждением.
Чандер Рао Налинакша еще не стар. Ему недавно минуло сорок два года и он вступил в ту пору жизни, когда мужчина становится настоящим мужчиной.
У Чандера — большая, спадающая вниз черная борода, огромные, как ночь, глубокие глаза с темно-синим оттенком. Чандер Рао красив, но красота у него какая-то страшная, отталкивающая, и долго смотреть на него не то что невозможно, а неприятно. Неприятно также чувствовать на себе его пристальный и какой-то всегда оценивающий, всегда взвешивающий взгляд.
Это последнее испытала в сегодняшний вечер Женя.
Она уже полчаса беседовала со стариком, оказавшимся каким-то крупным хлопководом, вразумительно разъясняющим ей различные сорта хлопка. В эти полчаса глаза Налинакши не отрывались от нее.
Первое время она думала, что это простое любопытство восточного человека, — качество, которым на Востоке обладают поголовно все, — но мало-помалу убедилась, что следящие за нею глаза как-то слишком внимательно скользят по ее лицу и по складкам ее платья. Она пробовала поворачиваться спиной, боком, пробовала, наконец, сделать рассерженное лицо. Ничего не помогало. Чандер Рао Налинакша следил за каждым ее жестом, следил упорно и настойчиво…