Она внимательно исследовала ее мягкие высокие сапоги, сняла и повертела в руках шляпу, тронула стек, погладила затянутые в перчатки руки. Женя позволяла ей все это, в свою очередь, с любопытством и восхищением разглядывая этот образчик гаремного зверька.
Наконец, Фатьма почувствовала, что для полного удовлетворения мучившего ее любопытства необходимо кое о чем порасспросить золотоволосую незнакомку, и уже открыла было рот, как вдруг сообразила, что чужестранка не поймет ее языка. На лице Фатьмы выразилось глубокое огорчение, и она знаками пыталась объяснить Жене, что хотела бы знать — сколько ей лет.
Женя улыбнулась и спокойно сказала:
— Спрашивай меня! Я все понимаю!
На минуту Фатьма так и застыла с полуоткрытым от удивления ртом, потом пришла в себя, схватила Женю за руку и потащила ее на край бассейна, к возвышению, устроенному из сваленных в кучу подушек и ковров.
Здесь она уложила Женю и начала сыпать вопросами. Ответы поражали, казались совершенно невероятными; многие понятия требовали объяснений и разговор затянулся Некоторые из женщин подошли к ним, остановились, удивленные тем, что эта девушка свободно говорит на понятном им наречии, и приняли участие в беседе.
Это был своеобразный вечер вопросов и ответов в гареме. Едва только Женя рассказала им о своей работе, как градом посыпались вопросы о России, о русских женщинах и в ответах на эти вопросы Жене пришлось прочесть целую лекцию по истории женского движения и рассказать о происхождении советской власти. Слушательницы были поражены. Они никогда бы не поверили всему этому, но Женя, с ее мужским костюмом и независимым видом, была живой иллюстрацией рассказа.
Все-таки были и недоверчивые. Были такие, которые решили, что девчонка просто хвастает и что при первом столкновении с гаремным режимом вся ее хваленая независимость полетит к черту, и она окажется такой же бабой, как все они; да вдобавок еще бабой хвастливой. Поэтому, когда в дверях комнаты показался евнух, лица многих искривились двусмысленными улыбками и сто шестнадцать жен Чандера, не исключая и Фатьмы, отошли в сторону и наблюдали, как новая добыча их повелителя будет усмирена роскошью наряда и парой-другой драгоценных камней.
Впрочем, то, что они увидели в руках у евнуха, превзошло все их ожидания. Даже привыкшая к роскоши Фатьма вздрогнула от восторга. Таких тканей, таких красок она еще никогда не видела среди подарков Чандера. Это была шелковая поэма, пенящаяся, горящая всеми оттенками радуги. И вдобавок, сверху пышной шелковой груды, падая до земли, змеились золотые и жемчужные цепи, меж которыми сверкали красные, как кровь, рубины и горели алмазы величиной с грецкий орех. Какая женщина устоит перед этой роскошью!
Раз уж мы попали в гарем, то нельзя нам с вами, читатель, пройти мимо обязательного гаремного обитателя — евнуха. Евнух — это не просто страж нескольких десятков женщин, заключенных в роскошную темницу, не просто слуга, обязанный присматривать за гаремными порядками. О нет, — евнух гораздо больше; он фактический властитель всех вверенных ему женщин; шпион, соглядатай, от которого не укроется ни одна тайна, ни один секрет, ни одно шепотом сказанное слово. Он знает тайные помыслы всех жен своего господина, он держит в руках нити всех гаремных заговоров и интриг. Одного его слова достаточно, чтобы погубить любую, даже самую любимую и красивую затворницу. Подозрительный, ревнивый и деспотичный хозяин, не имея возможности лично наблюдать за всем, что творится в женской половине его дома, волей-неволей должен верить евнуху, как своим собственным глазам и ушам. И нередки случаи, когда совершенно неповинная женщина, и притом женщина, пользовавшаяся особым расположением господина и повелителя, шла на мучения, а иногда и на смерть, по ложному доносу толстого скопца, обиженного недостаточным с ее стороны вниманием.
Пользуясь этим, евнух требует от женщины гарема неограниченного подчинения малейшим его капризам и его грязным похотливым желаниям человека, утратившего способность удовлетворения, но не потерявшего и даже еще более развившего свое сладострастие. Евнух человек, отдавший в жертву господину и гарему свой пол, превративший себя в обезличенное, серое существо, потерявший право на местоимение «он», донельзя нелепый и жалкий со своим ожиревшим, как у женщины, телом и лишенным растительности, лицом. Он существо низшего порядка, бесполое полуживотное, не лишенное, однако, разума, разума, ожесточенного на тех, ради кого он обезличился. Гарем и хозяин — вот то, что он ненавидит всеми фибрами своей мрачной души, души скопца-сластолюбца. Служа им обоим, он им обоим мстит; мстит на каждом шагу, при каждой возможности. Он никогда не забудет пинка, полученного им от повелителя. Он никогда не забудет циничной и злой шутки одуревшей от скуки женщины, он все это сложит в дальний ящик своей памяти и, при первом удобном случае, заварит такую кашу, что и повелитель и гарем несколько дней подряд будут жить в кошмаре ревности, грызни и побоев.
Он ничего не может сделать силой или открытой злобой. Слабый, как женщина, забитый и обиженный, он только исподволь, потихоньку, из-за угла, может наносить свои удары. Поэтому он должен быть вкрадчиво-мягким, приторно-вежливым, внешне незлобивым и неопасным. Из поколения в поколение, от евнуха к евнуху передаются веками выработанные нормы поведения, неписанные, но непреложные законы касты. Веками вырабатывается тип евнуха.
Неслышные кошачьи шаги, вкрадчивый и мягкий голос, полная покорность перед всякими ударами судьбы, готовность услужить всем и всегда, отодвигание себя на второй план и разговор о себе не иначе, как в третьем лице, а за всем этим, — постоянная настороженность, вечное обдумывание очередных пакостей, очередных историй.
Все это накладывает на евнуха чисто внешний отпечаток. Он ходит чуть-чуть согнувшись, на ходу присматриваясь и прислушиваясь, всегда потирает руки, как человек, разговаривающий сам с собой. На его лице одновременно выражаются несколько мыслей, и оно является воплощением неискренности и лживости. Он вздрагивает и настораживается при малейшем шорохе и громко сказанном слове, он съеживается и как бы подставляет спину для удара, когда в разговоре с ним повышают голос. А в общем и целом, он отталкивающе противен и напоминает скользкую извивающуюся змею.
Женя разглядела евнуха только тогда, когда он, подойдя к ней и не опуская из рук нарядов и драгоценностей, приветствовал ее низким поклоном и словами:
— Мой повелитель, любимый сын Пророка, Чандер Рао Налинакша шлет тебе эти подарки, о женщина, и приказывает надеть их.
— Что? — вскинула глазами Женя и увидела сморщенное лицо, лишенное всякой растительности, с отвратительным подобием улыбки на нем.
— Что? — повторила она. — Какой такой повелитель!
И не удостоив евнуха дальнейшим разговором, повернулась к нему спиной.
Евнух вздохнул и, обойдя тахту, на которой сидела Женя, появился с другой стороны:
— Мой господин и повелитель, возлюбленный сын Пророка, Чандер…
Женя перебила его на полуслове.
— Не трепись, — крикнула она евнуху по-русски и тотчас лее перевела свои слова на понятный ему язык. — Пойди к шайтану с твоим повелителем и твоим Пророком. Да, кстати, прихвати с собой эти вонючие тряпки.
Евнух почтительно выслушал всю эту тираду и продолжал:
— Мой господин и повелитель, о женщина, не допустит такого поведения в своем гареме. Мой господин и повелитель, о женщина, осчастливил тебя своим вниманием и ждет от тебя…
— Что? — Женя вскочила на тахте во весь рост и стояла, сжимая в руках стек. — Что? ты учить меня собираешься, бесполая обезьяна?!