Но куда? Женя совершенно не могла дать себе в этом отчета. Она твердо знала одно. Возвращаться назад нельзя ни в коем случае. За ними, без всякого сомнения, кто-нибудь гонится и Налинакша готовит им по-восточному жестокое наказание. Впереди, — не вечно же расстилается это тростниковое море? Где-нибудь, наконец, разорвется оно простором полянки и, вероятно, на этой полянке их встретит деревня с мирными, восточными, всегда гостеприимными жителями. Не может быть, чтобы в этой деревушке не нашлось ни одного европейца; а европейцы здесь все говорят по-английски и с их помощью Жене удастся завязать связь с Араханом или даже непосредственно с Россией. Так думала Женя и эти думы постепенно овладевали ею, охватывали ее, убаюкивали и она с удивлением ловила себя на том, что бредит с раскрытыми глазами.
Вдруг впереди, сквозь тростник, мелькнул просвет. Женя остановилась. Боясь миража, она хотела проверить себя, но просвет в кустах оказался самым настоящим. Там, в десятке саженей отсюда, была полянка. Настоящая полянка! Но почему оттуда не доносится никаких звуков, говорящих о присутствии человека? Почему мертвая тишина, лежащая вокруг, не нарушается ни каким шумом? Почему, наконец, над верхушками тростника не тянется дымок гостеприимной хижины? Неужели на поляне нет каких-либо следов человека, и за нею опять тянутся те же заросли?
Как бы там ни было, но это поляна, это гладкое, свободное от зарослей место, это — возможность собраться с мыслями, отдохнуть, может быть, даже поспать немного. Почему бы и не поспать, в самом деле?
Ни один опытный человек не решился бы спать в джунглях, не имея у себя под рукой хорошей винтовки. Ни один, самый смелый охотник не смог бы без страха подумать о возможности очутиться в джунглях без оружия в руках. Но Женя в этом отношении была неопытна, она совершенно не знала, где находится в данный момент, и это незнание давало ей возможность оставаться спокойной там, где всякий другой кричал и плакал бы от страха.
Надо дойти до полянки! Она раздвинула тростник и, сделав несколько шагов, остановилась. Оглянувшись, Женя увидела, что Фатьма лежит на земле и судорожными усилиями пытается встать на ноги.
— Что с тобой, Фатьма? — наклонилась она над ней.
Фатьма молча, кивком головы указала на свои израненные, окровавленные ноги и прошептала:
— Пить! Пожалуйста, пить!
— Ты не можешь идти сама, Фатьма?
Восточная девушка отрицательно покачала головой.
— Приподнимись и обопрись о меня.
— Я не могу! — как стон вырвалось у несчастной, измученной девушки. — Я не могу! Оставь меня и пойди позови кого-нибудь.
Но Женя знала, что раньше, чем она приведет кого-нибудь, Фатьма может умереть от жажды и голода, и не решилась бросить свою подругу. Она наклонилась над ней и сказала:
— Обними меня, — я попробую взять тебя на руки.
Худенькие, детские ручки с доверчивостью и лаской обвились вокруг Жениной шеи.
В первое мгновение Фатьма показалась Жене легкой, как перышко. Эта четырнадцатилетняя женщина еще не успела растолстеть на гаремных сластях и ее тело отличалось худобой и детской грациозностью. В гареме она, как котенок, переходила с рук на руки и в воде бассейна другие женщины часто как мячиком играли своей юной подругой. Но сейчас Фатьма была в полуобморочном состоянии и Женя уже через несколько шагов почувствовала это. Голова Фатьмы, лежавшая на ее плече, казалась тяжелой, как свинцовый шар, а все ее ослабевшее и опустившееся тело давило руку. Шаги Жени становились все более и более колеблющимися.
Она была вынуждена несколько раз останавливаться и опускать свою ношу на землю, чтобы набраться сил для дальнейшего пути.
Несколько саженей, отделявшие их от полянки, показались мучительно долгими и, едва выбравшись из чащи тростников, она почти сбросила свой груз на темно-зеленую траву и сама опустилась рядом без чувств.
Вы можете долго мучить свои глаза во мраке бамбуковых зарослей, но если вы не охотник и не привыкли к джунглям, вы никогда не разглядите подкрадывающегося к вам тигра. Его полосатая шкура делает его совершенно невидимым в колеблющемся ветром тростнике. Темные и светлые полосы на его боках в точности соответствуют стеблям бамбука и полосам света, придающим джунглям вечно меняющуюся, колеблющуюся окраску. Мягкие подушки его ступней делают шаги неслышными, а его ловкость помогает ему пробираться между рядами тростника, почти не задевая их своим телом. Днем и ночью рыщет он по джунглям, не зная равных себе по силе и ловкости, как единственный владыка этого огромного, поросшего высокой растительностью болота. В огромном большинстве случаев он питается падалью и из его рта несется отвратительный запах гнилого мяса и запекшейся крови. Но он никогда не откажется от свежего куска пищи и, где только возможно, ловким прыжком и сокрушительным ударом лапы приготовит себе еще трепещущий завтрак.