Поезд опоздал на пять минут. На станции Виктора предупредили, что он будет стоять не более двух минут, и наши друзья поспешили занять места, едва вагоны со скрипом и звоном остановились у платформы.
Купе, в которое они сели, оказалось занятым двумя странными существами. Это были мужчина и женщина.
Они сидели у открытого окна, причем женщина, положив голову на плечо своего спутника, спала. Виктор с удивлением рассматривал обоих. Мужчина был несомненно японец. Женщина напоминала турчанку. Европейское платье мужчины странно не вязалось с восточным костюмом женщины. Вид у обоих был утомленный, а лица их были странно знакомы и Виктору и Бинги.
— Где мы встречались с вами? — спросил наконец Виктор.
— Я, право, не знаю, но ваше лицо странно знакомо мне, — ответил японец.
Они назвали друг другу ряд местностей и городов, но ни в одном из них не бывали ни тот, ни другой. Все-таки факт оставался фактом. Оба они где-то видели друг друга. Но где и когда?
— Я бы не был так уверен в этом, — сказал японец, — если бы не ваш спутник. Мне нечасто приходилось встречать негров. А его лицо поражает меня. Я совершенно отчетливо помню, что встречал его где-то.
Разбуженная разговором женщина поднялась и движением руки поправила свою тонкую шелковую шаль. При этом японец испуганно поспешил закрыть мелькнувшее на ее груди изображение хорошо знакомого Виктору лица, но не успел. Виктор заметил портрет Ленина. Он улыбнулся и успокаивающим жестом отвел руку японца.
— Откуда у вас это? — спросил он женщину.
Та жестом объяснила, что она не понимает языка, на котором обращается к ней Виктор и, подумав, прибавила указывая на себя:
— Фатьма!
— Виктор, — в свою очередь отрекомендовался он, — это, — показал он на негра, — Бинги.
Бинги блеснул своими фарфоровыми зубами и кивнул головой. Фатьма удивленно подняла брови. Она никогда не видела таких черных людей. А может быть, он выкрашен? Ее детские пальцы потянулись к руке Бинги и несколько раз провели по ней. Потом она поднесла руку к своему лицу и внимательно ее осмотрела. Нет — рука осталась такой же чистой, как была.
Этот жест девушки вызвал общий взрыв смеха, и через две минуты Бинги, Виктор и Сакаи оживленно беседовали друг с другом. Правда, они благоразумно избегали щекотливых вопросов, но ведь на груди девушки был портрет Ильича, а в груди всех троих живым ключом били молодость и веселость.
В соседнем купе кто-то громко ругал беспокойных болтунов, но, даже перешедши на полушепот, разговор не стал менее оживленным. Только Фатьма сидела в уголке, нахмурив брови и не скрывая своего огорчения по поводу невозможности принять участие в общей беседе. Впрочем, когда ей надоедало молчание, она протягивала свои руки то к одному, то к другому и нараспев повторяла странно звучащие для нее имена:
— Бинги! Виктор! Сакаи!
Шофер Джемс считал себя совершенно непригодным для жизни в этом проклятом индусском захолустье. Какого черта ему делать здесь, в глухом уголке, расположенном на самой окраине джунглей, где единственное приличное существо — тигр, да и то, когда с него снята шкура. Шофер Джемс не может понять, что за ерунда запала в голову его хозяину? Молодой человек, богатый, интересный, и вдруг вбил себе в голову, что истинная жизненная правда хранится в учении индусских йогов и, забрав свои чемоданы, приехал сюда, захватив шофера Джемса. А шофер Джемс, как идиот, — да, как идиот, — соблазнился десятью фунтами в месяц и попер за своим идиотом-господином. И живут они теперь, эти два идиота, в местечке с неудобопроизносимым названием.
Хозяин шофера Джемса, по-видимому, не скучает. Он научился искусству сидеть, поджав под себя ноги и, смотря на свой собственный пуп, погружаться в нирвану, и проделывает это изо дня в день, прибегая изредка к паре трубок опиума. Шофер Джемс считает это занятие для порядочного человека неподходящим. Он неоднократно пробовал уговорить своего господина вернуться на родину, справедливо замечая при этом, что-де пуп такая вещь, которая одинаково хороша и в Индии, и на Пикадилли. Пожалуй, на Пикадилли даже лучше. Но господин в ответ нес ахинею о божественном сознании и необходимости самоопределения через духовное проникновение в таинство йогов. Он вернется в Англию только тогда, когда вполне проникнет в сокровищницу великих знаний и сможет нести свет и утешение другим страждущим душам. Ну что поделаешь с таким олухом?