Выбрать главу

Названия он никак, однако, придумать не мог. Остальные ему помогали, но дело не клеилось. Решили отложить название до тех пор, пока роман не будет написан.

Потом говорили, говорили по очереди и все сразу, старались высказать, как не хочется им расставаться друг с другом на долгие месяцы, а, может быть, и годы.

— Когда негры будут свободны, мы все съедемся в моей деревне, — приглашал Бинги.

— Советская Япония встретит вас с распростертыми объятиями, — уверил Сакаи.

— В Америке, сбросившей капиталистов, вы найдете прекрасный прием, — добавил Дикки.

— Когда все одна жена, — краснея, вставила Фатьма, — я дам вам много рахат-лукума Афганистан.

Все рассмеялись, совсем смутив девушку.

— Ничего, — сказал Сакаи. — Скоро она будет думать не только о рахат-лукуме.

Потом вспомнили и о Фоксе. Ему сунули под стол пирожное, и он перепачкав свою морду в сладком креме, сидел, свесив одно ухо, довольный собой и своими хозяевами.

Последнее слово было предоставлено Виктору. Он встал, серьезный и взволнованный.

— Если ты, Дикки, напишешь свою книгу, тебя спросят — в чем ее смысл? Зачем понадобилось тебе рассказывать о длинной серии мало связанных друг с другом приключений и событий? Критики будут искать в твоем романе основную идею и, не найдя, станут ругать тебя. Ты им сумеешь ответить, Дикки! Ты им сумеешь ответить! Есть основная идея, скажешь ты им, есть! И вот в чем она заключается. Шесть человек, разных по национальности, были брошены в водоворот приключений. Шесть человек исколесили весь земной шар, сталкиваясь со всевозможными опасностями. И эти шесть человек спаслись и невредимыми достигли Красной столицы Советской России. Почему? Только потому, что в каждой стране, в каждой опасности они находили поддержку у людей, связанных с ними общей ненавистью в угнетателям и общей любовью к далекой стране рабочих и крестьян. Только это помогло нам пройти свой ужасный путь, только это объединило, спаяло и спасло нас, нас, людей Азии, Африки, Америки, Европы.

— Знаю, — вскочил Дикки. — Знаю. А. А. А. Е.!

— Что? — вытаращили на него глаза остальные.

— А. А. А. Е. Мой роман будет называться А. А. А. Е.

— Почему? Что за странное название?

— Почему? Потому что Азия, Африка, Америка, Европа. Понятно?

Приложение

Ипполит и Виктор Кин

ЛИТЕРАТУРНЫЙ БУЛЬВАР

— Эх, ты, — сказал Селифан, — да это и есть направо. Не знаешь, где право, где лево!

Гоголь

Мать, уходя из дому, сказала детям:

— Не играйте, дети, со спичками, не дергайте кошку за хвост и, ради Бога, не засовывайте в нос бобов…

Едва мать закрыла дверь, как любознательные дети принялись за развлечения. Спички и кошка были избитыми удовольствиями. Но предостережение матери о бобах возбудило их интерес. И когда мать вернулась, она нашла детей плачущими, — огорченные дети без успеха пытались вытащить друг у друга торчащие из носу бобы.

При беглом взгляде на комсомольскую литературу приходит на память эта поучительная история с бобами. Всюду — на съездах, в печати, в тезисах — мы отечески предупреждаем, боремся, порицаем ложную приключенщину, подаваемую под соусом красной романтики. Не щадя сильных слов, мы клеймим этот сорт литературы, как желтый, нездоровый вывих. И все-таки наши издательства непременно дарят нас все новыми и новыми перлами насквозь желтой, невыносимо бульварной приключенщины.

Нэп возродил к жизни бульварных фланеров, маменькиных сынков, создал советизированных хлыщей, которые ищут применение своей активности. В полуторамиллионный комсомол вкрапилась, тем или другим путем пройдя все рогатки приема, узкая прослойка этого чуждого элемента. Эта публика ищет свою литературу и находит ее. Это она создает спрос на ложную романтику. Мутный поток бульварщины широк и глубок.

Объективный смысл этой литературы заключается в том, чтобы отвлечь мысль и внимание от будничной советской действительности. Бульварному фланеру душно в суровой героике наших дней. Комсомольский значок для него не более, чем незначительная подробность костюма. Подмена подлинной, революционной деятельности дешевой шумихой, вздорной авантюрой, извращение обстановки и перспективы — вот в чем основной вред этой литературы.

На войне — по-военному. Лучше переоценить опасность, чем недооценить ее. Мы боремся с самогоном, с кокаином, даже с табаком. Тем более мы не можем пройти мимо этой литературы, отравляющей сознание молодежи. В советской стране начинают злоупотреблять свободой печати. Пора решительно топнуть ногой на незваных гостей.