— Что? — вытаращили на него глаза остальные.
— А. А. А. Е. Мой роман будет называться А. А. А. Е.
— Почему? Что за странное название?
— Почему? Потому что Азия, Африка, Америка, Европа. Понятно?
Приложение
Ипполит и Виктор Кин
ЛИТЕРАТУРНЫЙ БУЛЬВАР
— Эх, ты, — сказал Селифан, — да это и есть направо. Не знаешь, где право, где лево!
Мать, уходя из дому, сказала детям:
— Не играйте, дети, со спичками, не дергайте кошку за хвост и, ради Бога, не засовывайте в нос бобов…
Едва мать закрыла дверь, как любознательные дети принялись за развлечения. Спички и кошка были избитыми удовольствиями. Но предостережение матери о бобах возбудило их интерес. И когда мать вернулась, она нашла детей плачущими, — огорченные дети без успеха пытались вытащить друг у друга торчащие из носу бобы.
При беглом взгляде на комсомольскую литературу приходит на память эта поучительная история с бобами. Всюду — на съездах, в печати, в тезисах — мы отечески предупреждаем, боремся, порицаем ложную приключенщину, подаваемую под соусом красной романтики. Не щадя сильных слов, мы клеймим этот сорт литературы, как желтый, нездоровый вывих. И все-таки наши издательства непременно дарят нас все новыми и новыми перлами насквозь желтой, невыносимо бульварной приключенщины.
Нэп возродил к жизни бульварных фланеров, маменькиных сынков, создал советизированных хлыщей, которые ищут применение своей активности. В полуторамиллионный комсомол вкрапилась, тем или другим путем пройдя все рогатки приема, узкая прослойка этого чуждого элемента. Эта публика ищет свою литературу и находит ее. Это она создает спрос на ложную романтику. Мутный поток бульварщины широк и глубок.
Объективный смысл этой литературы заключается в том, чтобы отвлечь мысль и внимание от будничной советской действительности. Бульварному фланеру душно в суровой героике наших дней. Комсомольский значок для него не более, чем незначительная подробность костюма. Подмена подлинной, революционной деятельности дешевой шумихой, вздорной авантюрой, извращение обстановки и перспективы — вот в чем основной вред этой литературы.
На войне — по-военному. Лучше переоценить опасность, чем недооценить ее. Мы боремся с самогоном, с кокаином, даже с табаком. Тем более мы не можем пройти мимо этой литературы, отравляющей сознание молодежи. В советской стране начинают злоупотреблять свободой печати. Пора решительно топнуть ногой на незваных гостей.
— Довольно!
Побаловались…
Исключительным примером обнаженно-бульварной литературы является роман «АААЕ», принадлежащий перу А. Иркутова и В. Веревкина. Этот роман оставляет далеко позади все вышедшие до сих пор литературные произведения этого жанра.
Судите сами. Что является характерным для бульварного романа?
Прежде всего — сюжет. От него требуется безумная, безудержная авантюра, ошеломляющий трюк, море крови и… свадьба на последней странице.
Авторам оказалось мало револьверных выстрелов и холодного оружия, — в романе мобилизованы самум, шторм, землетрясение, небесные хляби и прочие безответственные явления природы. Роман влачит своих героев по Азии, Африке, Америке и Европе (Австралия несправедливо обойдена вниманием). Авантюра ведет нас из советского полпредства в гарем восточного человека, где московская комсомолка попутно пробуждает женщин востока: сто пятнадцать женщин секут евнухов и слуг, устраивают ради развлечения читателя потоп в доме сластолюбца и т. д. Полем революционной борьбы служат, кроме гарема, башня молчания, джунгли, город прокаженных, зоологический сад и даже дорожные чемоданы…
Бульварный роман всегда искал себе героев в определенной среде: принцев крови, князей, графов, самое меньшее, баронетов.
Конечно, графы и принцы крови у нас выведены из употребления. Авторы «АААЕ» остроумно заменили их советскими полпредами, ответственными партийными и комсомольскими работниками.
Впрочем, «высший свет» также допущен к участию, хотя на отрицательных ролях. Среди злодеев вы встретите принца Уэльского, сына лорда Сесиля, главного колдуна Нью-Йорка и т. д.
Авторы, вероятно, убеждены, что в «АААЕ» они подарили читающему миру полезную, коммунистически выдержанную книгу. Выдержанности, разумеется, нет ни на грош, зато благонамеренность авторов режет глаз. Сверх меры и разума усердные авторы не только снабдили капиталистов всеми смертными грехами, но даже не пощадили их внешности.
Вот, для первого знакомства, Боб Роджерс. Он — плантатор и эксплуатирует бедных негров. Само собой… «Он был кривым. На его толстом, лоснящемся от жира, вечно нечисто выбритом лице ворочался один-единственный глаз» (стр. 37). «Волосы были жесткие и почему-то не росли. На затылке местами сверкала плешь. Лоб был низкий. Густые, сросшиеся брови и один глаз» (стр. 52). Мало одного глаза — «и тот желтый. Белки глаза испещрены тоненькими жилками. Лицо бледное, с желтым оттенком. Пористая кожа и широкие, в минуты злобы свисающие губы» (стр. 52). «Его лицо и в спокойном состоянии не производило приятного впечатления», а «в припадке злобы все это делалось хуже. Лицо багровело, в углах рта показывалась пена. А единственный глаз наполнялся кровью»… (стр. 52). Не ограничиваясь столь отталкивающей внешностью, авторы через несколько страниц снова возвращаются к ней, чтобы лишить эксплуататора последнего достояния человека — рук. «Самым неприятным были его ненормально длинные руки, которые заканчивались (приятная неожиданность!) узловатыми пальцами с почерневшими ногтями».
Читатель после этого вполне подготовлен узнать, что любимые занятия «кривого черта» — избиение негров и насилия над женщинами.
Не уступают «кривому черту» и другие, самые хотя и незначительные негодяи. Появляющиеся на один момент перед читателями Санди, Рагор и Миндра выглядят так: «На лице каждого, словно на пластинке фотоаппарата, запечатлелись все человеческие пороки. У Санди не было одного глаза и половины левой щеки, причем уцелевшие части лица были покрыты какими-то темно-лиловыми нарывами, местами переходившими в желто-синие язвы. Волосы рыжие и какие-то бесцветные росли пучками». А нос, пугают авторы, «раздулся огромной картошкой, испещренной синеватыми жилками. Рагор отличался полным отсутствием лба и провалившимся в пропасть греха и разврата носом, а Мандра имел на своем лице столько шрамов, что совершенно нельзя было определить, чем он видит, говорит и ест».
Зато какова внешность коммунистов!
Взгляните, например, на Дикки Реда, американского коммуниста. У него — «волосы каштановые, откинутые назад; плотный румянец на загорелых щеках. Темные брови и глаза — серые, прекрасные глаза» (стр. 96).
Или героиня — Женя. У ней глаза «синие, темно-синие», «золотые волосы», «смуглая мордочка». Колено Женино и то — «смуглое, нежное, круглое» (стр. 220).
Свою любезность авторы распространяют на всех друзей и родственников героев. В одном эпизоде мелькнула Редова сестра, мимоходом, на четырех страницах. Авторы не упустили случая проявить свою галантность и сделали из американской комсомолки даму приятную во всех отношениях. Дали ей «прекрасный румянец, алые губы, под глазами естественная темнота кожи, брови почти черные, а щеки такие свежие и упругие» (стр. 103). «Глаза большие, глубокие, серые, такие же, как у него (Дикки), но куда лучше». Другие женщины «делают что-то со своими ресницами и становятся похожими на больную кошку, у которой слезятся глаза. У Жени густые, длинные ресницы».
В нашей литературе немало ляпсусов. В прошлом очерке нам приходилось говорить, что комсомольская литература списывает своих героев с плаката. Но никто никогда, кажется, не доходил до такой отвратительной пошлости, чтобы срисовывать героев с помадных банок и конфетных оберток, — в этом пальма первенства принадлежит, по справедливости, «АААЕ».
Благонамеренность авторов сквозит не только во внешности, но и переносится на флору, фауну и даже неодушевленный мир. Так, фашисты привязывают знакомого нам Дикки Реда к полотну железной дороги. Но симпатизирующий, очевидно, компартии паровоз лояльно свертывает на другой путь, не забыв пережечь искрами веревки, и Дикки спасен. Когда немолодой, но порочный тигр (инспирированный, надо думать, Антантой) прыгает на бесчувственную Женю, благонамеренные авторы направляют верного негра Бингу на аэроплане, и тигр убит. Зато другой тигр, противоположной ориентации, с успехом поедает вооруженного до зубов французского офицера.