Они лежали полностью голые. Им было жарко, а телевизор, не обращая на них никакого внимания, беззвучно вещал что-то своё.
— Ты и сейчас со мной Степа — произнесла она, разглядывая узоры на простой потолочной плитке.
… Они казались ей интересными, сложными и тут же простыми, как и её дело, в котором была она, и не было её. Девушки, которая не всё знала, но умела чувствовать. Понимала и отрицала, в один и тот же час. Затем успокаивалась, чтобы сосредоточиться на своем бесконечном пути, борьбы между гнетущим — язвой разъедающим всё вокруг злом, и тем, что вечно лежало по другую сторону, что требовало совсем немного. Просто задуматься, посмотреть на себя, посмотреть вокруг себя. Ничего нет в этом сверхъестественного — ничего волшебного.
…Волшебство существует и выглядит оно совсем не метаморфозой превращения, не преодолением барьера времени. Оно живет абсолютно обыденным, что находится внутри каждого из нас. Ненужно придумывать и самое главное, нет необходимости постоянно лгать. Там где обитает ложь, где свила она себе бесчисленные гнезда, проникла в каждый вздох, стала каждой мыслью, заставила принять себя за правду, найдя и находя себе постоянные бесконечные оправдания. Там не будет простого. Ненужным там станет и любое волшебство, от того, что этот мир никогда не сможет открыть глаза. Сквозь тонкие лукавые щелочки будет смотреть на происходящее тот, кому никогда не были нужны эти люди, ни те, кто были до них, ни те, кто придет им на смену. Нужны будут лишь слуги. Яростные, на всё готовые, принимающие массу обличий, как и их всемогущий хозяин.
Ложь — их религия. Сила — их закон. Алчность — их мир. Тщеславие — их суть.
Ночь не оставила за собой следа. Степан и Соня спали, прижавшись, друг к другу. Одеяло почти сползло с кровати, а свет проникал сквозь зашторенные окна. Внутри комнаты всё замерло, оставаясь на своих местах. На том же месте стоял журнальный столик, на полу рядом с ним нашла себе место пустая бутылка из-под вина. Не убранными оставались тарелочки и самую малость, была не доедена колбаса. Зато громко щелкали настенные часы. Их стрелки продолжали перемещаться по извечному кругу, совершенно не замечая изменений в жизни, которая происходила возле них, происходила напротив и ниже, на той самой кровати, где сейчас были Степан и Соня.
Круг за кругом. Круг за кругом, а Степан и Соня по-прежнему спали. Стрелочки подошли к семи утра, и рядом у соседей, что через дом и ниже, громко и не первый раз кричал, надрывая глотку разноцветный петух. Зашуршали за окнами шины автомобиля, кто-то говорил вслух делал это негромко, но утро умело держать в себе тишину и от того негромко, было хорошо слышно. Ещё громче хлопнули дверцы другого автомобиля, который стоял напротив, и сейчас его владелец сосед по имени Егор, опухший от недосыпания уселся за руль, чтобы ехать на обычную из самых обычных работ. Прохлада ещё не побежденная, только вставшим на востоке солнцем ощущалась заметно. Термометры по ночному замерли на отметке плюс десять градусов. Вставшее солнце, пока лишь обозначало себя, и вышедший из следующего за Степановым домом, сосед съеживался, несмотря легкую спортивную куртку мягкого серого оттенка.
Соня проснулась раньше. Причиной тому стали хлопнувшие дверцы, а затем часы напомнили ей, что она слишком непозволительно относится к ним. Степан же лежал на животе, вытянувшись во весь рост. Волосы на его голове взъерошились, а лицо выражало счастливую безмятежность, которая так часто посещает спящего в детстве, но затем тревога и её вечный спутник страх, прогоняют счастливую сладость сна, запуская в него свои противные образы и сомнения. Но сейчас Соня улыбалась глядя на него, а он, кажется, видел её во сне, или они вместе хотели этого, только он открыл заспанные глаза.
— Ты уже встала любимая? — произнёс Степан, потянувшись.
— Только что Степа. Мы проспали слишком долго — сказала Соня и начала поправлять ладошкой его волосы.
— Зачем торопиться.
— Не хотелось бы, но придётся.
— Не совсем понимаю, о чем ты?
Глаза любовались ею — её слова испугали. Слишком сладкой была ночь, и предчувствия, появившиеся сейчас, говорили Степану, что наступивший день постарается испортить всё волшебство ночи. Пока были они робкими, но сразу несли в себе тревогу. Даже красивые ласковые глаза Сони не могли отогнать нехорошее предчувствие. Степан начал бояться того, что скажет она ему и обычное: — «мне нужно идти», показалось бы ему сейчас чем-то хорошим. На эти слова можно было бы ответить вопросом: — «мы увидимся сегодня вечером?», и тогда бы она произнесла: — «конечно, ты встретишь меня на той же остановке, и мы пойдем той же дорогой мимо этих странных и зачем-то окрашенных в один цвет гаражей». После замечания ни о чем, она бы засмеялась. Но нет, она произнесла другое, и хоть её голос не изменил своему ласковому тембру, но это было совсем не то.