— Давай сюда, я уже разлил помаленьку. Самогонка хорошая, ядрёная, на орешках настоянная — дед Прохор выглянул из проема, ведущего на кухню.
Степан промолчал в ответ, проследовав на зов деда.
На кухне возле большого по деревенским меркам окна, стоял обычный кухонный стол, накрытый старой, отсылающей память назад к временам перестройки скатертью. Желтоватый оттенок сразу бросался в глаза, многочисленные порезы были не так заметны издалека, но вблизи напоминали всё о том же, — в виде солидного возраста предмета, на котором уместилась бутылка необычной формы, порезанные дольками помидоры, чёрный хлеб и куски холодной вареной курицы.
— Странная бутыль — сказал Степан, присаживаясь на довольную низкую табуретку светло коричневого или кремового цвета.
— Из-под вермута венгерского — старинная. Я по путевке туда ездил в начале восьмидесятых, вот и осталась до сих пор — обстоятельно объяснил дед Прохор.
— Ну, давай за знакомство, служивый — дед Прохор добродушного улыбнулся и в этот момент Степан почувствовал, что возникший между ними при встрече холод растворился окончательно, как будто его и не было, а если и почудилось, то осталось лишь смешным напоминанием.
Степан с удовольствием заглотил внутрь дедовское угощение. Они, как полагается, чокнулись, издали кряхтящий звук, от обжигающего нутро напитка. Степан взял со стола дольку помидора, а дед Прохор смачно занюхал самогон чёрным хлебом.
— Давно на пенсию вышел? — спросил дед, Степана.
— Десять лет уже — просто ответил Степан.
— В охране, где работаешь? На пенсию одну только старики вроде меня могут жить, да и то, кое-где нахожу приработок. Самогон, — вот этот дачникам по вкусу, шибко, бывает.
— Хорош самогон, ничего не скажешь. Работаю в охране, ты дед прямо провидец, и на счёт пенсии ты прав, на такую сумму не проживешь, обидно даже иногда бывает.
— Не обижайся служивый. Таких как мы у царя много. Всем заплатить нужно, а где взять, если эти тунеядцы работать не хотят. У нас вся деревня на пенсию царскую существует, да парочка человек в город на своём авто ездят работать. Вот тебе и расклад, как хочешь, понимай. Только царю трудно, что раньше было, что сейчас.
— Вроде он еще и не царь, сам того не хочет — серьезно произнес Степан.
— Ты это не слушай, здесь всё яснее ясного. Сам посуди, лучше подобного расклада ничего быть не может. Спокойствие размеренность во всём. Главное преемственность во всех вопросах. Хорошо всём, всё одно не будет, а тем, кто родину не любит, не умеет её любить, то им и не нужно условия создавать. Потому что, сколько волка не корми, он всё одно в лес смотрит.
— Но многие из таких деятелей считают, что они любят родину, ещё больше нас настоящих патриотов.
— Ерунда, одна говорильня. Знаем, к чему приводит эта любовь. Упаси бог, от этого. Главное, взять всё, да и поделить, а потом — мы наш, мы новый мир построим. Для этого и заберут у нас с тобой всё в первую очередь и не потому, что мы самые богатые, а от того, что верой и правдой за царя-батюшку стоим. Как говорится, чтобы неповадно было.
— Это ты правильно говоришь. Я этих революций, как чёрт ладана боюсь, потому что с нас служивых первый спрос будет и не с вояк, а именно с нас, кто фундаментом, опорой режиму стоял и сейчас стоит.
— Мне не так страшно. Жизнь, как говорится, прожита, но голова всё одно анализирует. Душа тоже болит. Услышу где, как наши оборванцы не стесняясь, власть поносят, так дурно становится, а поделать ничего нельзя. Скажи, вякни слово поперёк, — то хай такой, подымут, что не знать будешь, куда убегать. И потом, как здесь существовать будешь. Терпишь эту сволочь, думаешь: «так вам и надо суки», но про себя, конечно.
Дед Прохор разлил уже третий раз. Степан почувствовал, как внутри потеплело. В голове расслабилось. Язык начал обретать обыденную, в таких случаях подвижность. Если бы Степан находился в привычной для себя обстановке, то очень близко было бы до извержения, так называемого словесного поноса, который он сильно любил. Перебивал любого говорящего, не мог спокойно реагировать на любое противоположное мнение, и даже созвучное с его мыслями нуждалось в его подтверждение. Происходило это не всегда, а в случае благоприятного стечения обстоятельств, сейчас же для него была очевидная помеха. Он в первый раз видел деда Прохора, поэтому уже несколько раз одернул себя от желания импульсивного комментария.