Однако недостаточно однозначно трактуется соотношение между явлением и сущностью, основанием проявлений и самими проявлениями. В свое время Гегель различал бытие «в-себе», «для-иного» и «для-себя». Эти типы легко различить, если считать самоподдерживающее существование нечто, обладающее внутренней устроенностью, как бытие «в-себе», а реагирование нечто на внешние условия - как бытие «для-иного». Тогда реагирование с учетом самосохранения и «самоидентичности» выступает, как бытие «для-себя» (см. сх. 7).
Схема 7.
Естественно, что суммарное, реальное бытие в функционировании совмещает все три типа бытия. Проявлением становится либо реагирование по типу «для-иного», либо по типу «для-себя». Это реагирование внешне замечаемое, созерцаемо, тогда как внутренняя составляющая реагирования внешне незамечаема и предполагает особую мыслительную работу по выявлению ее. Если все это учесть, то рассмотрение «клеточки» должно быть опирающимся на генетически первичную устроенность, бытие предмета «в-себе» на этой стадии развития. Тогда можно иметь основание, «сущность», имеющую потенциал проявлений в двух модификациях - «для-иного» и «для-себя». А.А. Зиновьев сохраняет неопределенность из-за использования актуального в середине 50-х гг. языка, легко смешивающего различие «структуры», «стороны», «отношения», «связь», «явление», «сущность», «проявление», «форма проявления» и т.п.
Если же воспользоваться категориями «форма» (функциональная), «морфология», «организованность», «целое», «элемент», «структура», то нечто предстает, как организованность, как совмещение формы и морфологии, как целое, обладающее структурностью формы и морфологии, имеющее части и отношения (связи) между ними, при предопределяющей роли функциональной формы. Нечто способно реагировать и не реагировать, реализовать внутренне и внутренне-внешним образом (см. сх. 8).
Последний тип проявления относим к «активности» нечто, к самопроявлению, «самовыражению», не имеющему вынужденности извне.
Итак, «клеточка» рассматривалась Гегелем, Марксом в контексте аналогии с явлениями природы. Но в пределах этой аналогии любое нечто рассматривается как развивающееся, как меняющее свою устроенность, свои характеристики бытия «в-себе», а затем и бытия «для-иного», «для-себя». Эти изменения приобретают характер развития, если они предполагают смену качества или трансформации именно в устройстве нечто. В свою очередь более развитое состояние «сохраняет» свойства менее развитого состояния, смещая их из предопределяющих в статус «второстепенных», обслуживающих более развитое состояние. Нечто превращается в многоуровневое устройство, в котором «более высокое» превращается в специфичное, но опирающееся на прежнее, не мешающее более развитым механизмам в их проявлении (см. сх. 9).
Схема 9.
При изучении более развитого состояния предмета выявляются и свойства предшествующего, менее развитого состояния. Для возникновения качественного перехода требуются иные условия, чем те, которые приводили к появлению прежнего состояния развития. Но в этом переходе участвует и само прежнее состояние развития, которое и реагирует на новые условия. Такое реагирование мы называем бытием «для-в-себе», то есть для изменения самого бытия «в-себе» (см. сх. 10).
Тем самым, если удается наблюдать все стадии развития предмета, то задача состоит в раскрытии «причин», внешних и внутренних, переходов к более развитому состоянию предмета. Если же наблюдаем лишь более развитое состояние, то в нем раскрывается не только «теперешнее» в-себе бытие, но и участие в-себе бытия, соответствующего прежнему уровню развития, а затем и его самостоятельное существование в ненаблюдаемое время. А.А. Зиновьев обсуждает этот круг вопросов следующим образом: «Для выявления «клеточки», простейшего, необходимо фиксирование в мысли более сложных отношений того же качества, требующих дополнительных условий для возникновения, необходимо выявить условия возникновения простейшего, совпадающие с условиями возникновения предмета в целом, а сами дополнительные условия способствуют пониманию простого; простейшее вместе с тем есть сторона и общее свойство всякого другого отношения» (с.55, 56). Тем самым, «клеточка» как бы открывает путь бытия предмета и совмещает в себе свойства начала пути и пути в целом.
В то же время А.А. Зиновьев не дает однозначного взгляда на отнесенность «клеточки» к нечто, хотя и в начальном состоянии развития. Для него клеточка суть «внешняя форма движения, существования отношений предмета, как созерцаемое, а скрытое в ней отношение должно быть еще выявлено; исходя из «клеточки» дается всеобщее определение всех отношений в их специфичности по пути раскрытия его внутренних связей, дается простое, привычное, не вызывающее недоумений у среднеграмотного человека определение предмета науки; должен быть понят предмет в целом, и в нем клеточка обнаруживает свои тенденции, а по продукту развития можно судить о тенденциях в «зародыше» (с.59-61). Хотя Маркс приводил иллюстрации из истории и именно того, что соответствует становлению и начальному функционированию изучаемого предмета («экономика» и «политэкономия», «капиталистический способ производства» и т.п.), в обсуждении теоретическом, собственно «диалектическом» его клеточка соответствует начальному состоянию «идеального объекта». Но тогда необходимо раскрывать и бытие «в-себе», и бытие «для-иного», «для-себя» этого идеального объекта, а затем, при переходе к более развитому состоянию и бытие «для-в-себе». Бытие «в-себе» является принципиально скрытым от созерцания и в эмпирическом познании, а, тем более, в теоретическом познании и только мыслящий, пользующийся средствами мышления и рефлексивно осознающий это использование, сознательно приводящий себя в соответствие с особенностями применяемых средств и решаемой мыслительной, например, теоретической, задачи может стать субъектом оперирования «клеточкой». Среднеграмотный человек, без специальной общекультурной мыслительной и научно-профессиональной подготовки, не может быть этому адекватен.
А.А. Зиновьев подчеркивает, что «диалектика предмета раскрывается в теоретическом мышлении, которое является логическим и потому выявляет объективное, проявляемое в отношениях, выявляет внутренние связи различенного, независящие от практики, практического отношения познающего к познаваемому; «сущность» скрыта в явлениях и раскрывается в теоретическом исследовании» (с.73-76). В этих рассуждениях легко совместимы процедуры эмпирической схематизации и абстрагирования, с одной стороны, и теоретического конструирования, с другой стороны. Хотя сам А.А. Зиновьев говорит о различии между явлением и чувственным, относя одно к объективному, а другое к субъективному, но тут же явление связывает с абстракциями, появляющимися в ходе выделения, подчеркивания наиболее значимого для мыслящего познающего (с.76, 77). Такое и любое оперирование с абстракциями и средствами их фиксации остается «субъективным». Именно отсюда возникает проблема преодоления неизбежности субъективного начала в познании за счет тех или иных мыслительных приемов. Гегель в своей системе и показывал путь преодоления.
Конечно, можно говорить о двух слоях субъективности. С одной стороны, субъективность самого мыслящего, познающего, с его динамикой потребностей, мотивов, стремлений, содержания представлений, способностей и т.п. С другой стороны, субъективизация в оперировании знаковыми средствами языка и любыми средствами мышления и деятельности. Второй тип субъективности подчеркивается А.А. Зиновьевым в борьбе с мыслительным и логическим формализмом. А первый тип субъективности не входит в орбиту анализа, хотя уже само сравнение предметов, представлений о них, выделение общего и т.п. зависимы от этого слоя субъективности. Если «сущность суть предмет в его внутренних связях, и она отражается лишь косвенно» (с.77), то возникает вопрос о том, как воссоздается в мышлении внутренняя предметная сумма, целое связей, преодолевающая субъективность мыслительных процессов?