— Вот тут ты не прав. Допустить, что он сумасшедший, можно лишь в том случае, если он действительно является убийцей, но, как ты уже сказал, доказательств, подтверждающих это, нет. Никаких поводов усомниться в его адекватности он не давал. Так что и тут мимо. По сути, у вас лишь пустое обвинение, построенное на непоколебимой уверенности в его виновности. А исходить из этого крайне глупо. Тогда с чего вы решили, что именно он является маньяком?
— Знаешь, я думаю, достаточно просто на него взглянуть. Ты же видел его взгляд? Согласись, невинный, «белый и пушистый»— это явно не про него. Но если тебе нужны более весомые доказательства, то хотя бы то, что он отсутствовал дома во время всех преступлений, что зафиксировали камеры неподалеку от его дома на автостоянке. На каждой записи он шел прямиком к злополучному парку, где, как и говорилось в новостях, он подмечал жертв, — Шарифов говорил быстро и немного сбивчиво, тем самым обнаруживая свою немалую тревогу.
— И этого достаточно для убийства человека?
Ли и Шарифов уже было намеревались что-то ответить, но Себастьян не хотел слушать далее.
— Все равно, — перебил он. — Я продолжу. Во-вторых, участвовать в этом я не буду, потому что точно знаю, он невиновен. Почему я вам объясню чуть позже. В-третьих, хочу предупредить сразу, что бы вы ни пытались со мной сделать, сами же от этого пострадаете. Доказательство лежит у меня под ногами с изрезанным лицом. Так что не советую. Ну, а в-четвертых, я очень прошу вас еще раз все обдумать. Начните, наконец, опираться не только на эмоции, но и на такие вещи как: логика, разум, правовые и моральные нормы. Обдумайте все еще раз критически и объективно.
Все то, что говорил Себастьян, крайне взбудоражило компанию, особенно слова о невиновности Араки. Ни один из них и в мыслях допустить не мог, что тот ни в чем неповинен. Столько времени они жили с мыслью об этом как о само собой разумеющимся, как о некоей аксиоме, вовсе не требующей каких-либо доказательств. И вот сейчас они невольно все же задумались над сложившейся ситуацией. Им казалось, будто у них почву вырывают из-под ног. Их устоявшийся, привычный мир пошатнулся. «Да что за бред? Это невозможно! Но…А если он и в правду невиноват? Что же тогда? Кто они тогда? Что же они натворили? Нет. Этого просто быть не может. Нет. Нет…»— проносилось одно и то же у всех в головах. Шарифов заметил смятение остальных.
— Ты говорил о каком-то неопровержимом доказательстве его невиновности.
— Ах да, конечно. — Наигранное удивление на лице Себастьяна было крайне странным. — Тут все просто. Он не является убийцей, потому что реальный убийца стоит перед вами. И вы мило беседуете с ним уже невесть сколько времени.
Все взгляды тут же устремились на белобрысого. Такого никто не ждал, да и не вязалась его внешность худощавого интеллигента со всеми этими зверствами. Но ведь он признался! Только что!
— Если вы не верите, то можете спросить любую мелкую подробность про любую из жертв или, если хотите, могу рассказать в красках про любое убийство.
Зависло напряженное молчание. Никто не мог понять, этот парень шутит так или что? «Он убийца? Да нет. Убийца же там лежит еле живой. Но какой смысл ему врать? А какой смысл тогда вовсе признаваться? Что, вообще, происходит?»
— Как выглядела твоя первая жертва? — неожиданно раздалось позади парней. Это была Оливия. Она отказывалась верить, что этот белобрысый парень и есть убийца. «Он просто хочет выгородить своего приятеля. Какая глупость пособничать насильнику»
— Ты про Лилит? — Себ искусно сделал вид, будто задумался.
Услышав это имя, Оливия резко изменилась в лице. В последнее время никто не произносил ее имя. Если она и натыкалась на это имя, то только в новостях и официальных документах. Все боялись задеть ее лишний раз, не хотели бередить старую рану, не хотели напоминать о ней. Все вдруг решили, что лучше про нее забыть. Так будто ее и не существовало никогда. Но она была! Она жила! Смеялась, плакала, ошибалась, чувствовала боль, надеялась, строила планы на будущее, ужасно готовила, порой вредничала, гуляла с их пуделем Пикли, мечтала стать актрисой и любила. Любила так, как, вероятно, могла любить только она. Она любила всех и вся. И мир, в котором жила, и людей вокруг, и животных. Всегда отдавая себя без остатка. И пусть ее порой обманывали, обижали, оскорбляли, она все равно любила. Она часто повторяла: «Лучше я сто раз ошпарюсь, чем вечно буду носить тяжеленный скафандр, защищаясь от мира. Этот мир таков, какой он есть, и в нем есть место как доброте, так и злу, но именно поэтому мир прекрасен. Я не хочу от него прятаться, даже если он сделает мне больно». Оливия всегда считала это откровенным бредом. «Посмотри, что с тобой сделал этот «прекрасный» мир! Какая же ты все-таки глупая и наивная… была»