Алексей Палыч присел на край плота. Он смотрел на нежно-зеленый отблеск зари на воде, вслушивался в непонятные ему ночные звуки, и в нем зрела мысль, что в предыдущей своей жизни он был обворован. Он никого не винил – только себя. Теперь он понимал неистовых фанатиков-рыбаков: даже вернувшись без рыбы, они привозили что-то в себе. И быть может, стоит пройти целый маршрут ради одного вот такого вечера у воды. Никто не запрещал Алексею Палычу этого раньше, а начинать сейчас было поздно. А если не поздно? Пускай только все кончится хорошо с походом, и тогда он...
Алексей Палыч собирался уже твердо наметить, какую жизнь он начнет потом, но не успел. Сзади послышались легкие шаги.
– Алексей Палыч, – сказала Лжедмитриевна, – мне нужно с вами поговорить.
РАЗГОВОР ПО ДУШАМ
Лжедмитриевна присела рядом с Алексеем Палычем. Он слегка отодвинулся, но тут же подумал, что это можно понять так, будто он боится. Тогда он придвинулся. Но Лжедмитриевна молчала.
– Слушаю вас, – сказал Алексей Палыч нейтральным голосом.
– Я вижу, что вы постоянно волнуетесь... – начала Лжедмитриевна.
– А вы нет.
– Разумеется. Прежде всего, это состояние мне незнакомо. К сожалению. Эмоции – прекрасное человеческое свойство. Но я пока ими не овладела.
– Но есть надежда?
– Возможно. Это будет мой конец как исследователя. Исследователь должен быть бесстрастным. Если на эксперимент влияет личность, эксперимент загрязняется.
– Все ценное на Земле создано личностями, – сказал Алексей Палыч торжественно, но не слишком уверенно. – А эмоции – основа любого творчества. Впрочем, извините, в теории творчества я не силен. Кажется, основой все-таки является труд. Итак, вы проводите чистый эксперимент. В чем он заключается?
– Точно не знаю. Я наблюдаю. Выводы делают другие.
– Те, которые там? – Алексей Палыч указал пальцем в небо.
– Сейчас они там, – Лжедмитриевна указала на землю.
– Мало нам небесных пришельцев, теперь еще и подземные?!
– Над противоположной стороной Земли тоже небо.
– Извините. Я немного запуган и временами плохо соображаю, – с некоторым уже раздражением молвил Алексей Палыч. – Но это не моя вина. Какова же все-таки цель эксперимента?
– Вам он ничего не даст. Он нужен нам. Тут я кое-что могу объяснить, но не полностью: я все-таки не машина.
– Это новость! – удивился Алексей Палыч. – У вас что же, машинная цивилизация? Управляют машины, а вы их только смазываете?
Лжедмитриевна слегка улыбнулась.
– Машины лучше информированы. Наши машины не смазываются. Да и вообще они не машины, в вашем понимании. Это поля, и мы с ними взаимодействуем. Не требуйте у меня других объяснений, я не сумею вам объяснить.
Но Алексея Палыча заинтересовал сейчас не смысл слов Лжедмитриевны, он обратил внимание на ее гримаску, похожую на улыбку.
– Стоп! – сказал он. – Но вы сейчас улыбнулись. А ведь это эмоция!
Лжедмитриевна как будто слегка встревожилась. На лице на этот раз никаких изменений не было, изменилась только манера речи.
– Разве я улыбнулась? – быстро спросила она. – Не может быть. Это просто невозможно. Неужели я так быстро заразилась?
– И сейчас вы встревожились. И это – эмоция.
– Ничего подобного, – сказала Лжедмитриевна таким тоном, каким люди произносят заведомую ложь. – Вы о чем-то спрашивали?
– Я спрашивал: какова цель эксперимента?
– Цель... Цель – выход из тупика, в котором мы оказались... но... Алексей Палыч, пойдемте спать, поговорим завтра. Я хотела успокоить вас, но, кажется, сделала что-то неправильно. Хотела с вами поговорить... Но кажется, сейчас я не готова к такому разговору.
– Какому такому?
– Я... не знаю.
Будь на месте Лжедмитриевны другая девица, Алексей Палыч скорее всего ничего бы не заметил. Но в отношении этой, на фоне общей ее железобетонности, глаз его подметил слабо уловимые изменения.
– Нет, – сказал Алексей Палыч, – спать я не хочу. На разговор вы меня вызвали сами. Если, как вы говорили, я имею кое-какие заслуги, то прошу ответить. Это будет только справедливо.
– Справедливо... – повторила Лжедмитриевна. – У вас, у людей, двойственное мышление: хорошо – нехорошо, справедливо несправедливо... Трудно понять эту двойственность. Хорошо или справедливо то, что разумно. Остального не существует.
– А что разумно?
– То, что рационально.
– Игра словами, – сказал Алексей Палыч. – То, что разумно с одной точки зрения, не разумно с другой. Я помог вам выбраться из воды. Не сделай я этого, поход бы прекратился. Но прекратить поход было главной моей целью. Следовательно, я поступил нерационально и неразумно. Это с вашей точки зрения. Но иначе поступить я не мог, потому что не могу спокойно смотреть, как тонут. Извините, я не в расчете на благодарность. Просто этот пример известен нам обоим.
– А вот я вам благодарна, – заявила Лжедмитриевна. – То есть я хочу сказать, что это чувство нам не известно... Если бы мы могли испытывать подобные чувства, то не посылали бы к вам исследователей.
– Но вы сказали, что благодарны...
– Я сказала... Но это ничего не значит... То есть значит, но только для меня. Простите, я говорю нелогично. Мне кажется... я... волнуюсь.