— А мы и не будем приказывать ему. Мы сами смастерим здесь и свет, и тепло, и солнце, и тропики. И даже бананы тебе вырастим в оранжереях, если ты без них жить не можешь. Подумай, стоит ли за это дело взяться? Победить тьму, холод, льды. Раздвинуть вширь нашу планету, которая становится тесновата.
— Мечты, — меланхолически отозвался Джим.
Игнат даже кулаком по столу стукнул.
— А электрификация такой страны, как бывшая «Расея», — не мечты? А Днепрогэсы — не мечты? Переделка пустынь в сады — не мечты? Наши солнечные, ветросиловые установки — не мечты? И ты своими руками мог ощупать эти мечты. А этот «Змей» — не мечта? А «Тайга», на которой мы с комфортом путешествуем, — не мечта? И, наконец, новые люди — это не мечта? Друг мой, ты еще не вошел во вкус этой увлекательной работы: мечтать, чтобы тотчас превращать мечту в действительность. Вот как войдешь в эту работу, так у тебя просто не останется времени на меланхолию. Мечты!.. — все еще волновался Игнат. — Вот, подожди, приедем в Челюскин, посмотрим на «Ледяной город». Ты увидишь еще одну мечту, которую можно ощупать руками, мечту, созданную людьми. «Даешь солнце» — говоришь? Дадим тебе солнце. И если не выполню обещания — можешь ехать в свою Флориду и назвать меня обманщиком.
— Во Флориду я не вернусь. Но я тогда поеду в Узбекистан.
— Можешь поехать и в наше Закавказье. Там найдешь настоящую Флориду. Апельсины, лимоны, корица, гвоздика, ваниль, ананасы, какао. Чего твоя тропическая душа пожелает. Но я уверяю тебя, что ты и в «Ледяном городе» найдешь солнце. И даже будешь есть апельсины. Если не доморощенные, так привозные.
Джим не отвечал, только начал быстрее перебирать струны.
— Комрайд Джолли! Товарищ Джим! — послышался вдруг звонкий голос Анны Фокиной.
Джим весь встрепенулся, просиял, отбросил на койку гитару и выбежал в коридор.
Игнат посмотрел ему вслед и пробормотал, как врач, ставящий диагноз:
— Ностальгия — тоска по родине, — осложненная, кажется, острым сердечным заболеванием.
И, усмехнувшись, прибавил:
— А я ему лекции по экономике и социологии читал…
Снова холодный ветер, снежная буря, зги не видать. Как это не похоже на мечты Игната о тепле, солнце и бананах!
Прожектор погашен. Горят только фары, повешенные ниже пропеллеров и освещающие лишь небольшое пространство впереди вездехода. «Тайга» идет медленно. Капитан стоит на мостике и вглядывается в тьму. Игнат замечает вдали светящийся огонек. Он то гаснет, то появляется вновь. Свет белый, похожий на электрический. До Челюскина еще не так близко. По крайней мере сутки пути.
Световая точка начинает расплываться в светящуюся туманность.
— Что за огонь? — спрашивает Игнат капитана.
— По моим расчетам, это должен быть рабочий городок, где производится газификация угля, — ответил Симаков.
Светящаяся туманность при приближении к ней распалась на отдельные точки. Они растягивались длинной цепочкой дуговых фонарей. Странно было видеть эту линию огней среди безжизненной, мертвой снежной пустыни. Отблески света ложились голубоватыми пятнами на белый атлас тайги. Между огнями вездехода, пересекая путь, быстро двигалось какое-то животное.
— Смотри: собака! — с удивлением воскликнул Игнат.
— Не собака, а полярный волк, — послышался басок подошедшего сзади Груздева.
— Здесь водятся волки?
— Не только волки. Если есть волки, то должна быть и волчья снедь. Мясо. Сюда дикий олень заходит. И песцы водятся. И куропатки. Про белых медведей и говорить нечего. На побережье их империя была.
— А ты и тут, Фома, охотился? На медведей?
— Где я не охотился и на какого зверя не охотился! — ответил Фома. — И на медведя, и на тигра.
— Сколько же тигров убил?
— Сколько тебе и зайцев не убить. Пятьдесят без одного тигров убил. Из бердана. Один на один. Осьмнадцать живьем словил артелью — четверо нас в артели было.
Подошел Джим. Игнат перевел ему рассказ Фомы о его охотничьих подвигах.
— Здесь водятся тигры? — спросил Джим, показывая рукой на тайгу.
Фома усмехнулся:
— На Уссури водятся.
— Как же вы ловили их?
— Сетями веревочными. А то и просто в одеяло.
Игнат перевел ответ. Джим засмеялся, но Фома с обидой прикрикнул на него:
— Правду говорю! Это теперь люди начали хитрые ловушки строить. Енотов ловил и стрелял. А на Чукотке белых медведей перебил — не перечесть. Только запуган теперь зверь. Другая жизнь начинается, не звериная.
— Да, эти огни охраняют новые рабочие поселки от зверья, — сказал Симаков. — А знаешь, сколько жиру тратили на отопление и освещение своих жилищ жители одной только Чукотки? Больше четырех тысяч тонн в год. Им стали доставлять керосин, а теперь появляется и электрический свет.
— А шкуры? — продолжал Фома. — Из шкур жители дома строили. Прямо сказать, золотые дома. Тигр — полосатое золото. Шкуры белого медведя, тюленя, моржа, оленя — то же золото. А зря пропадало. Был я в прошлом году на мысе Сердце-Камень. Был на Ходырке-реке, Вилюйского района. Там теперь пункты снабжения. Большой привоз товаров. И пищу, и доски, и прочие строительные материалы везут. На шкуры меняют. Да вы сами увидите, как теперь туземцы начали жить. Совсем другая жизнь пошла.
За линией огней уже отчетливо виднелись стандартные двухэтажные деревянные дома. Их окна были ярко освещены. Игнат рассмеялся.
— Чего ты? — опросил Симаков.
— Беда теперь географам. Чуть не каждый день переделывай карты и учебники географии.
— Да, теперь, чтобы знать географию СССР, надо непрерывно пополнять свои знания. Кто отстал, тот заблудится в СССР.
— А труб не видно на крышах. И дыма не видать.
— Электрическое отопление.
— Не слишком ли дорогое удовольствие? — спросил Игнат.
— Не слишком, — ответил Симаков. — Однако нам пора «причаливать».
«Тайга» остановилась, снова зазвонили колокола. Все вышли на палубу и принялись за работу. Трубы, роторы были подняты, «Змей» запущен.
Ветер начал вырабатывать энергию, заряжать аккумуляторы.
— Ведь здесь есть электрическая станция. Не проще ли на станции зарядить аккумуляторы? — спросил Джим.
— Не надо терять ни одного ватта энергии, если можно обойтись без этих потерь. Ведь каждый электрон поступает у нас в «общий котел». В этом вся экономическая суть кустования и единой сети, — поучительно сказал Игнат.
В городе уже заметили прибытие «Тайги». Несколько человек в меховых одеждах спешили к вездеходу.
— Ну, как дела? Не сгорели? — спросил молодой человек, подходя к Симакову и хлопая меховой перчаткой по его перчатке. Это был председатель городского совета Шаров.
— А ты уж знаешь? — спросил капитан.
— Ваш радист сообщил нам.
— Это, наверно, Гребенщиков успел, — с некоторым неудовольствием заметил Симаков. Он готовил сюрприз к Октябрьским праздникам и не хотел, чтобы о «Тайге» узнали раньше времени.
— Я излучил направленную волну только сюда и на Челюскин, — сказал смущенный Гребенщиков. — Положение было слишком серьезным, и я на всякий случай сговаривался о помощи. Я полагал, что автожиры типа «Стрекозы» могли бы нас вынести из пламени.
— Никто тебя об этом не просил. Нарушение дисциплины…
— Будет вам ссориться, едем в нашу гостиницу. Отдохнете — расскажете. А вы у нас не замерзли, товарищ? — обратился Шаров к Джиму. — Отогреем, отогреем!
Джим улыбнулся, сверкнув зубами, как клавишами открывшегося рояля. Его все еще удивляла эта «большая семья». С кем бы они ни встречались, всюду были, словно старые знакомые, с которыми только вчера расстались. Общие интересы, общий язык, товарищеское обращение.
— Меня зовут Шаров. А вас? Джим? Ну, идем. Морозец совсем легонький, двадцать два градуса. Покажу вам наш городок и производство. Как он называется? Еще без названия. Как-то все некогда было об этом подумать, — со смехом ответил Шаров на вопрос Игната. — Сами мы в шутку называем его Медвежанск. Может быть, так и останется это название. А почему Медвежанск? Потому что когда мы сюда приехали с первой партией и расположились еще в походных палатках, то припожаловали к нам медведи. Да сколько! Десятка два. Мы думали, что нам тут и конец пришел. Однако они не трогали нас. Только ходили вокруг на почтительном расстоянии, воздух нюхали, между собой о чем-то разговаривали.