— То там? То там? То там? — монотонно кричал картавый голос.
— Они сами, бабушка! — И в переднюю быстро вошел черноглазый мальчик лет восьми, с бронзовым от загара лицом, в белой рубашке с короткими рукавами и в штанишках по колени. Мальчик вежливо поздоровался и спросил, не напугали ли Нину звери. — Дедушка просит вас в столовую… Идем, Пойнт, Найф! — Мальчик ухватил львицу за клок мягкой шерсти и пошел вперед; маленькие собаки убежали; леопард следовал за Ниной, замыкая шествие и как бы отрезая девушке путь к отступлению.
Так, торжественным цугом, вошли они в столовую.
Эта комната, с тремя окнами и гардинами на них, казалась уголком музея старого быта и культуры. Она переносила посетителя в прошлое, лет на сто назад. Тяжелая мебель черного дуба с резными украшениями, огромный буфет, стулья с высокими спинками. Возле окон и на подоконниках цветы в горшках, на стенах — клетки с птицами, в углу — большая клетка серого попугая, все еще продолжавшего выкрикивать свое «то там?».
На большом чайном столе, накрытом вышитой по краям скатертью, возвышался самовар, возле него — чайник, а на чайнике — теплый матерчатый футляр в виде курицы-наседки. По столу были расставлены старинный чайный сервиз — синий с золотыми каемками, темно-коричневая деревянная хлебница в виде блюда с надписью по краям славянскими буквами: «Хлеб, соль ешь, да правду режь».
Возле самовара сидела полная пожилая женщина со стрижеными седыми волосами, на противоположном конце — профессор Лавров, слева от старухи молодая женщина с Вадиком, справа — бритый тридцатилетний полковник, который при входе Нины сейчас же поднялся. Собачки улеглись возле старухи, Найфа и Пойнт увели в соседнюю комнату.
— Знакомьтесь, — сказал Лавров, — моя жена, Варвара Николаевна. Глава семьи. Ведь у нас дома матриархат.
— Нина Васильевна может подумать, что я тебя под башмаком держу, — с улыбкой отозвалась старуха.
— И еще как держишь! — невозмутимо продолжал Лавров. — А это моя дочь Лиза. Студентка физико-математического института. Мать сего младенца Вадика и жена, полагаю, небезызвестного вам исследователя Антарктики Степанова… Сейчас он в научной командировке… Вадик — пионер, отличник учебы и изобретатель летающей торпеды, которая, впрочем, пока что никак летать не хочет. И, наконец, полковник Лавров, мой сын Максимушка, авиаторпедист. Его радиоторпеды летают, и, кажется, довольно удачно.
Нину усадили рядом с Максимом, Варвара Николаевна подала чашку душистого чая и спросила:
— Вас не напугали наши звери?
Нина не успела ответить, как Лавров со смехом заговорил, указывая глазами на жену:
— Это она из квартиры зверинец устроила! А чтобы объяснить, как она дошла до жизни такой, придется начать издалека. — И Лавров рассказал чуть не всю биографию своей жены, пересыпая рассказ шутками и прибаутками. Старуха слушала со снисходительной улыбкой.
Оказалось, что жена Лаврова тоже была профессором — крупным специалистом в области ветеринарии. Лет тридцать тому назад Варвара Николаевна, будучи еще молодой ученой, вела упорную борьбу с весьма распространенной в то время повальной болезнью рогатого скота. Но вот настал день, когда Лаврова нашла, наконец, радикальное средство против болезни.
Эпизоотии совершенно прекратились. Специальные лаборатории пришлось закрыть, сотрудников распустить.
— Так Варвара Николаевна сама себя довела до безработицы, — посмеивался Лавров.
Впрочем, тотчас же нашлось новое дело. В то время через пустыни и степи Монголии прогоняли многотысячные гурты скота. В пути особый вредоносный вид клещей заражал животных. И вот на борьбу с опасным клещом в Монголию была отправлена большая научно-исследовательская экспедиция во главе с Варварой Николаевной. Экспедиция была великолепно оборудована и снабжена всеми средствами передвижения в пустыне, вплоть до аэропланов. Работа шла успешно, но как-то раз аэроплан, на котором летела Лаврова, неудачно сел в песках, и при этом Варвара Николаевна сильно повредила ногу. Пришлось, не закончив работу, вернуться в Ленинград. «Пусть они там ловят клещей, а я здесь возьмусь за разрешение проблемы совсем с другого конца», — решила Лаврова и принялась за опыты над анабиозом теплокровных животных…
— Анабиоз, как вам известно, произвел переворот в транспорте животных. А тут подоспели и грузовые мощные цельнометаллические дирижабли. На клещей можно было махнуть рукой, и моя Варвара Николаевна снова осталась как бы безработной. Да, кроме того, к этому времени… «укатали сивку крутые горки»: прыгать по всему СССР стало трудновато. Вот она и взяла работу полегче — в зоопарке. Ну, и если там родится какой-нибудь слабенький львенок, медвежонок или же ка-кая-нибудь мамаша отказывается кормить своих сосунков — в неволе это бывает, — Варвара Николаевна тащит обиженных на квартиру и здесь из рожка выпаивает, выкармливает, выхаживает.
Несмотря на шутливый тон, Лавров с большой теплотой рассказывал о своей старушке жене. Они прожили рука об руку хорошую трудовую жизнь.
Разговор постепенно стал общим. Максим рассказал несколько интересных историй из своей летной практики… Но Лавров-отец нетерпеливо заерзал на стуле, посмотрел на часы и обратился к Нине:
— А ведь у меня к вам одно дельце есть. Прошу ко мне в кабинет.
ев был уже совсем близок от цели, завершая свои гениальные работы в области получения атомной энергии, старость сказала: стоп! У него обнаружились признаки слабоумия…
— Но ведь у Михеева много талантливых молодых помощников, и они…
— Закончат дело без него, хотите вы сказать? Да, в этом не может быть никакого сомнения… Но тут имеется и другая сторона вопроса. Вы подумайте только! Пятьдесят лет человек упорно шел к цели. Преодолел бесчисленное множество препятствий, тяжелых сомнений, ошибок, пока не вышел, наконец, на верный путь. И вот, когда цель уже была видна, так сказать, осязаема, силы вдруг стали изменять ему… Меня пригласили к Михееву. Я никогда не забуду этой сцены… Он сидел в своем кабинете за письменным столом. Он еще продолжал работу, но, по-видимому, уже ясно представлял, какое несчастье надвигается на него. Он долго смотрел на меня… потом… с мольбой протянул руки: «Иван Александрович! Обещайте мне сделать все, чтобы поддержать мои угасающие умственные силы хотя бы только на год. По моим расчетам, этого вполне достаточно. Я должен… понимаете, я должен закончить дело моей жизни прежде, чем уступлю последней старческой дряхлости и… неизбежной смерти». Глаза его сверкнули былым боевым задором, и он в упор спросил меня: «Неужели мы не оттесним, не задержим врага хоть на несколько месяцев, мой старый друг?» И я дал слово исполнить его просьбу.
— Что же вы хотите предпринять и чем я могу помочь вам? — спросила Нина.
— Вот… вот и дошли до главного, — сказал Лавров и забарабанил пальцами по столу. — Вы уже видели аппарат, регистрирующий электромагнитные волны, излучаемые работающим мозгом, — начал он. — Так вот, в лаборатории Дубльвэ, куда мы с вами еще не заглядывали, стоит другой аппарат, сконструированный под моим наблюдением. Этот аппарат воспроизводит электромагнитные колебания такой же природы, длины и частоты, как и работающий человеческий мозг. Технически, вы понимаете, в этом нет ничего трудного. Моя гипотеза такова: работающий мозг, излучая электромагнитные колебания, безусловно, затрачивает на это некоторую энергию. Представьте же теперь, что мозг получит извне электромагнитные колебания, которые прежде он вырабатывал сам. Ясно, что у работающего мозга должна получиться какая-то экономия в расходовании энергии. Иначе говоря, работа мозга будет облегчена, мозг начнет работать, то есть мыслить более интенсивно. Понятно? Ума электрическим током не прибавишь, но облегчить напряженную умственную работу, я полагаю, вполне возможно. Нормальному мозгу этого не нужно, а вот для старческого «электризация» может оказаться полезной, как палка или костыли при слабости ног…
— И вы производили опыты?
— Производил. Над старыми крысами.
— Над старыми крысами?! — удивилась Нина. — Но как же узнать об угасании умственных способностей старой крысы и о возрождении их под влиянием лучистой энергии? У крысы ведь не спросишь?