Такая неопределенность не устраивала Шпеера: он вынудил Гейзенберга точнее высказаться о сроках. Гейзенберг ответил, что научное решение не будет трудным, но решение производственно-технических проблем должно занять не менее двух лет, и то при условии, если каждое требование ученых будет выполняться.
С такой перспективой можно было согласиться, ибо срок был невелик. Кстати, примерно такой же срок потребовался американским ученым от момента подписания приказа о приобретении земель для строительства реакторов и плутониевого завода (8 февраля 1943 г.) до взрыва плутониевой бомбы (август 1945 г.).
Хотя решение об интенсивном развитии Уранового проекта не было принято, Шпеер оказал проекту поддержку: были выделены денежные средства, фонды на дефицитные материалы, утверждены минимальные сроки строительства бункера для атомного реактора в Берлине, изготовления металлического урана и поставки оборудования для разделения изотопов.
Желая объяснить свои половинчатые решения, Шпеер в 1969 г. писал, что его якобы не устраивал названный Гейзенбергом срок. Подлинной же причиной было неверие военных властей в осуществимости планов создания атомного оружия, предложенных учеными. В 1969 г. Шпееру не хотелось сознаться в проявленной им в 1942 г. недальновидности.
23 июня 1942 г. Шпеер докладывал Гитлеру о мерах по обеспечению армии вооружением. Вопрос об атомном оружии (он представлялся Шпееру несущественным) он включил лишь шестнадцатым пунктом доклада и ограничился следующей записью об этом в своем дневнике:
"Коротко доложил фюреру о совещании по поводу расщепления атомов и об оказанном содействии".
Именно тогда Гитлер впервые получил более или менее конкретную информацию о планах создания атомного оружия: Шпеер сообщил ему, что для этого потребуется не менее пяти лет, но точно не объяснил, что оно будет собой представлять и какова будет его разрушительная сила.
Выпущенный из тюрьмы нацистский военный преступник Шпеер по-новому интерпретировал эти события: ученые нечетко доложили о возможности создания атомного оружия, сведения об этом проекте были переданы Гитлеру, но "он отклонил его", а Шпеер, насколько мог, выполнил свой долг перед рейхом.
Но так или иначе, в 1942 г. в Германии сложилась ситуация, которая исключала возможность создания атомной бомбы: на Восточном фронте немецко-фашистские войска терпели одно поражение за другим, промышленность была перегружена военными заказами, авиация союзников все чаще совершала налеты на немецкие города. И хотя ученые действовали в прежнем направлении, они не могли наверстать время, упущенное в 1940-1941 гг., тем более что Шпеер и Совет вооружения не решились безоговорочно принять и поддержать программу Гейзенберга.
Так, может быть, опасность, ядерной катастрофы для Европы миновала уже в 1942 г.? Нет. Немецкий Урановый проект продолжал представлять огромную угрозу для народов. Пока одни ученые занимались "интересной физикой", другие - исследовали воздействие радиации на человеческий организм. И ничто не помешало бы нацистской верхушке, уходя с исторической сцены, "хлопнуть дверью" - провести радиоактивное заражение территории Европы и сделать ее непригодной к жизни на долгие годы...
...Берлин горел. Гейзенберг шел по знакомым районам, стараясь держаться середины улиц. В некоторых местах пожарные пытались хоть как-то бороться с огнем, но большинство зданий горели, предоставленные самим себе. Накануне состоялось заседание Воздушной академии, на котором выступали с докладами ведущие немецкие физики-атомники, в том числе Гейзенберг, Гаи, Боте. К концу заседания началась воздушная тревога, и все спустились в бомбоубежище министерства авиации, в здании которого проводилась конференция. Налет такой силы Гейзенберг переживал впервые. Несколько бомб попало прямо в здание министерства, и было слышно, как рушились стены и потолки. Никогда прежде Гейзенберг не чувствовал так отчетливо, что и его жизнь может оборваться каждую минуту. Это была страшная ночь, наполненная кошмарами. Свет погас, и только иногда в углах вспыхивали карманные фонарики. Вскоре в убежище внесли стонущую женщину, и санитары занялись ею.
После окончания налета, уже под утро, Гейзенберг и другие еле выбрались из убежища через запасный выход. Вся площадь была освещена горящими зданиями. Гейзенберг решил пойти пешком в Фихтеберг, где он жил в то время у родителей жены. К нему присоединился Бутенанд, биохимик одного из институтов Общества кайзера Вильгельма. Часть пути они проделали вместе, а когда Бутенанд свернул к Дадему, Гейзенберг пошел один. Далеко позади остались Хауптштрассе, Рейнштрассе, Шлоссштрассе, у Гейзенберга несколько раз загорались ботинки, когда он попадал в лужи горящего фосфора. Он шел в состоянии какой-то прострации, инстинктивно выбирая нужное направление. Похожее состояние уже было у Гейзенберга однажды, в январе 1937 г., когда он был вынужден продавать на улицах Лейпцига так называемые знаки зимней помощи. Для него, профессора Лейпцигского университета и Нобелевского лауреата, такая деятельность была оскорблением и вынужденным компромиссом. Он ходил с кружкой для сбора денег, стараясь не смотреть в глаза знакомым людям, и испытывал чувство бесконечного одиночества.
Сейчас Гейзенберг шел по горящему городу, и мысли его прыгали с одного предмета на другой. То он вспоминал Последнюю встречу с Бором и неприятное ощущение какой-то допущенной ошибки, которую еще не осознаешь, но подсознательно чувствуешь. То в памяти вставали месяцы военной службы в частях горных стрелков на немецко-чешской границе. Было это в 1938 г. в Зонтхофене, и ему, 37-летнему ефрейтору, не раз приходилось подниматься по тревоге: после провокационного убийства 21 мая двух судетских немцев в пограничном чехословацком городе Хеб на границе было неспокойно. То вдруг вспоминался доклад Шпееру в июне 1942 г., и опять возникала досада от того, что составленная им программа развития Уранового проекта не была принята. Внезапно Гейзенбергу вспомнилась одна часть вчерашнего сообщения Абрахама Эзау, в которой он говорил о каких-то медицинских исследованиях, проводимых с использованием облученных препаратов, и о применении радиоактивных изотопов для исследования и доказательства действия боевых газов на человеческий организм. Гейзенберг раньше не слышал о таких работах и решил в ближайшее время познакомиться с ними поподробнее.
Вскоре Гейзенберг подошел к дому, и мысли его были отвлечены криками о помощи, раздававшимися из соседнего дома, который горел по всей его ширине. Кричала жена хозяина и показывала на чердак. Гейзенберг убедился, что его родные не пострадали и поспешил на помощь соседу. Тот стоял на чердаке посреди огня и лил из ведра вокруг себя воду. Гейзенберг взял ведро воды, поднялся наверх и стал рядом с соседом, заливая огонь. "Меня зовут фон Эйслин, - сказал сосед. - Очень любезно, что вы помогаете". Гейзенберг пришел в восторг. "Это опять было старое пруссачество, дисциплина, порядок и немногословие, которыми я так всегда восхищался, - записал позже Гейзенберг в своих воспоминаниях. Поведение соседа напомнило ему известное лаконичное сообщение воюющего в безнадежном положении прусского офицера: "Ручаюсь за выполнение долга до конца". "Вот так надо действовать и в нашем Урановом проекте - до конца, до последней возможности", - подумал Гейзенберг.
В это же время Гитлер подписал секретный приказ, которым декретировалась тотальная война. В стране началась невиданная кампания тотальной мобилизации всех средств и возможностей для достижения бредовых целей фашистского режима.
В марте 1943 г. Управление армейского вооружения отказалось от работ по Урановому проекту, и они были переданы в ведение имперского исследовательского совета. При этом полностью сохранилась преемственность целей, ранее поставленных перед учеными главным командованием армии.
В своем первом письме руководителям ядерных разработок начальник отдела ядерной физики имперского исследовательского совета А. Эзау писал: "После того как работы, проводившиеся Управлением армейского вооружения, сдвинулись с места в принципиальном решении поставленной задачи, я вижу нынешнюю задачу в продолжении опытов и увеличении действенности опытных установок. Принимая во внимание современное напряженное положение и достигнутые результаты, я буду вынужден, однако, потребовать еще большей целеустремленности, чем прежде...".