Он взял деньги, Питер собрался уходить, тут бы и делу конец, если бы паренек не добавил последнего тоскливо-задумчивого комментария: “Хорошо, наверное, быть одним из ваших ребят; крушишь себе гостиничные номера. Иногда я здесь так дохожу до ручки, что самому хочется разнести один из этих номеров.”
Питер взглянул на него: “Серьезно?” – спросил он. Потом он снова раскрыл портмоне, отсчитал еще 10.000 долларов и протянул их пареньку: “На, – сказал он. – Вперед!”
Ну не чудесно ли?
Но вернемся в “Беверли Хилтон”, где лид-вокалист первой и самой великой хэви-металлической группы в мире все еще заперт в шкафу, ее лид-гитарист прикован в туалете к групи, а Питер Грант как раз устраивается поудобнее.
“Вы не видали Джимми? – спрашивает он. – И куда запропастился Роберт? Мы собирались пообедать с Китом Муном, знаете ли. Он с минуту на минуту должен быть здесь. Нам придется обедать прямо тут.”
Ричард слегка пожимает плечами, подходит к шкафу, и выпускает Роберта. Роберт по-прежнему слегка смущен. “Я не мог найти туалета” – бормочет он.
“Все нормально, Роберт, – говорю я ему, – ну бывает, заплутал, а теперь все хорошо. Смотри-ка, я покажу тебе кое-что ужасно смешное. Тебе понравится.”
Я отвожу его в переднюю к настоящему туалету и открываю дверь: Джимми уныло сидит с одной стороны унитаза, девушка, столь же уныло, с другой. “Ну, с меня хватит, – говорит Джими. – Я... О, привет, Роберт, привет, Питер. Ричард, ты бы не...э-э?..”
Ричард отпирает наручники, раз мы уже полюбовались на этот спектакль, и все бесстрастно бредут обратно в гостиную.
Джимми следует за нами тихо и спокойно, словно до этого он просто мыл руки, отвечал на телефонный звонок или делал еще что-нибудь столь же непримечательное. И я подумала, что это действительно нечто. Для Лед Зеппелин, с их стилем жизни, просидеть полчаса в туалете, прикованным к групи – действительно ничего особенного.
“Ну так, – говорит Джимми, – Куда мы собираемся пойти пообедать?”
К слову об обеде; я вспомнила дорогого Джона “Бонзо” Бонэма, великого, к несчастью покойного, Зепповского барабанщика. Бонзо, добрый великан, шизик-джентльмен, навеки завоевал мое сердце за три года до своей алкоголической смерти. Его убила реакция антиалкогольного средства, которое, по замыслу, должно было предотвратить его пьянство. Несомненно, один из самых жалких способов умереть.
Впервые я встретилась с ним во время джаз-фестиваля в Монтре в 1977 году, когда мы с Дэвидом жили в Швейцарии (простите мою запутанную хронологию). История с Бонзо произошла почти через два года после той точки моей истории о нас с Дэвидом, на которой я остановилась, и за два года до выкрутас в “Беверли Хилтоне”.
Должна признаться, что когда Бонзо пригласил меня поболтаться с ним в студии звукозаписи в Монтре, где он тогда работал, я несколько колебалась. Как и большинство людей с некоторыми познаниями о рок-н-ролле, я слыхала все эти истории, в духе “хищная акула встречается с групи” и “Джими вызывает Люцифера”, соответственно, у меня сложилось такое представление, что Зепы склоняются к неприятному или даже опасному участку рок-спектра: сексизму, садизму и сатанизму, казавшимися неотъемлемой частью Лед Зеповского стиля жизни. И потом, Дэвид их просто ненавидел.
У него были на то свои, достаточно основательные причины. Как и множество рок-критиков и других культурных арбитров начала 70-х, он считал Зепов отходом к примитивному поп-прошлому; его сложившееся в 60-е сознание было слишком оскорблено их грязно-сексуальным, основанным на блюзе, сценическим шоу. С другой стороны, как многие другие их критики, он находил их необычайно сатанински-притягательными.
Другие его проблемы нужно искать “ближе к дому”. Когда Марк Болан, его постоянный соперник, захотел выбраться из триппи-трубадурной рутины и переделаться в рок-секс-бога (что ему удалось сделать, благодаря Ти Рекс и “Bang A Gong”, раньше, чем Дэвиду удалась аналогичная трансформация, благодаря Зигги Стардасту), за электро-гитарными инструкциями тот отправился не к кому иному, как к Джимми Пейджу. Дэвидовское эго тут же ощетинилось, и с тех пор он считал Джимми угрозой.
Это что касается реального мира. Теперь перейдем к Дэвидовским творческим вымыслам, печальным как факт, но чрезвычайно цветистым. Во-первых, он считал, что Джимми продал душу Люциферу и собирается до него, Дэвида, добраться. Когда в Голливуде произошло одно довольно мерзопакостное сатанинское событие (о котором позже), он был убеджен, что скрывающийся за всем этим агент лукавого – никто иной, как Джимми, его старый соперник по Уордор-стрит.