Не поймите меня здесь неправильно. Дэвид никогда не рассказывал мне, что отдавался за деньги, и у меня нет никаких причин считать, что он это делал; все, что он мне рассказывал в то время – это то, что он был бисексуален и у него были бойфренды. Но вращение в среде клубных гомиков было важной частью его карьеры, так же как и модовская этика нарциссизма, соревнования в моде и смешения полов. В тинейджерских кругах времен Дэвидовской юности мальчики часто знали больше девочек о помаде, туши для глаз и создании пышной прически. Так что десять лет спустя, когда Дэвид сделал свое легендарное первое публичное появление в платье и шокировал до обморока весь английский истеблишмент (так же как и почти весь поп-мир Америки), уверена, что для многих английских обывателей в этом не было ничего уж такого ужасного. Так и представляю себе какого-нибудь бывшего мода в домашней рубашке за кухонным столом (а его жена жарит свиные сосиски), который старается не обращать внимания на ползующих кругом детей и смотрит на Дэвида, гордо шелестящего шелками в “Ньюс оф зе уорлд” – его память уносит его обратно в счастливые годы...
Бисексуальный опыт Дэвида простирался далеко в прошлое к тому времени, когда я с ним встретилась, также как и вообще его сексуальные успехи. В “Бромли-Техе”, по его собственным словам и по воспоминаниям его однокашников, он снимал и мальчиков, и девочек направо и налево, и его девочки обычно были старше, красивее и гораздо шикарнее тех, которых его приятели мечтали соблазнить.
То, что произошло с моей милой подружкой Даной Гиллеспи – прекрасный пример его стиля. Как-то раз, когда она причесывалась перед зеркалом в клубе “Лондон”, Дэвид тихонько встал позади нее, нежно взял расческу у нее из рук и принялся сам причесывать ее роскошные длинные волосы. Она, вероятно, была королевой вечера: 14-летняя потрясающая красавица, не по годам развитая физически и интеллектуально, к тому же самая настоящая австрийская баронесса. Понятное дело, она тут же втрескалась в Дэвида тоже: достаточно было одного взгляда на этого милого мальчика с белокурыми локонами до плеч, странно разноцветными глазами, полными душевного света, и этим его декадентским нежным “трахни-меня”-ртом. Она не раздумывала и полминуты; той же ночью она затащила его в постель, тайком проведя мимо спальни родителей в их городском доме.
Что касается гомосексуальной арены, то тут у меня нет достаточно красочных сведений от первого лица, впрочем Дэвид сам публично предоставил детальный отчет о своих юношеских успехах с мальчиками. Зато его гомосексуальный ЭФФЕКТ я могла наблюдать непосредственно. Я прекрасно видела, как все педики, мальчики по вызову, трансвеститы и добропорядочные старофасонные геи сходили по нему с ума, а он их соблазнял. Я видела, как он флиртовал с Кеном Питтом. Я видела, насколько сильными были чувства Питта к нему, да и Кэлвина Марка Ли – тоже, и у меня не было ни малейшего сомнения в том, что секс – данный, обещанный, предположенный и даже – стратегически-просчитанно НЕ данный, если того требовало выполнение поставленной задачи – был важным фактором в его выдвижении на сцене лондонского гей-мафиозного музыкального бизнеса. Эта его характерная мягкая настойчивость, то, как он мог обещать глубочайшую интимность одним лишь взглядом прямо в глаза, была мощным оружием, и он его использовал широко и открыто: если Дэвид намечал себе жертву, то гусиные мурашки, прилив крови к щекам и горячий пот по спине ей был обеспечен.
Когда я впервые взглянула на Дэвида в “Раунд-Хаузе” – через три года после того, как Кен Питт подобрал его в “Марки”, – мне немедленно стала ясна его сила, самообладание и его самобытная притягательность. Это была величайшая красота (а я использую это слово осторожно и со знанием). Он знал, как вести, как подать себя необыкновенно специфичным, андрогинным образом.
Вам не часто встречается такого рода сексуальная раздвоенность, физическое самоосознание, но в мире танца она в порядке вещей. А именно оттуда Дэвид и появился. Прежде чем я вошла в его кружок, он два полных года выступал, путешествовал и жил вместе со скандально известной труппой андеграунд-пантомимы Линдсея Кемпа – радикально-либерально-мистически-мультисексуальной общиной. Позднее он описывал ее рок-журналисту Тимоти Уайту как “чудесную, удивительную. Это был великий икспириенс – жить с такойго рода испорченной Кокто-подобной театрльной группой во всех этих странных помещениях... декорированных и расписанных вручную самым тщательным и продуманным образом. Все это было исключительно во французском духе – Лефт-Бэнк-экзистенциализм, чтение Жене и слушание ритм-энд-блюза. Идеальная богема.”