Несколько процессов одновременно начали развиваться в эти первые месяцы после нашего брака. Первым из них была все более действенная, интуитивно-слаженная наша с Дэвидом совместная работа. “Хэддон-Холл” во многом был и нашей сценой, не только нашим домом – тем местом, куда мы приводили людей, которых хотели потрясти, шокировать или соблазнить и заманить в нашу творческую сферу, так что мы с Дэвидом частенько вполне сознательно обрабатывали вместе своих гостей.
Это было не так просто, как та “хороший-и-плохой-коп”-тактика, которую мы приспособили в бизнесе, но, в принципе, работало приримерно по той же схеме. Я была пряма и откровенна там, где он был скрытен; решительна там, где он – вкрадчив; напориста там, где он казался (но не был) покладистым. Я направляла события и меняла их курс там, где он нуждался в изменении, и прерывала его, если он не срабатывал. Я была аккумулятором, трансформатором и тем реле, которое перекрывает ток. Дэвид был источником энергии, самим путешествием и конечным пунктом назначения. Именно он находил людей и увлекал с собой в Боуи-мир. Мы сменяли друг друга у руля, если была необходимость.
И это хорошо срабатывало. “Дэвид и Энджи”-шоу, разыгрывавшееся в “Хэддон-Холле” с успехом в течение нескольких сезонов, стало весьма популярным в наиболее хиповых кругах города.
Другим процессом было возрастание Дэвидовской уверенности в себе, благодаря управлению и возглавлению “Хэддон-Холла”. Он был свободен в своем выборе – как декорировать это место, как и когда играть музыку и так громко, как только захочется, есть в любое время по собственному расписанию, самому платить за все и нести ответственность. Это были освобождающие перемены для молодого человека, до этого во многом зависимого и ограничиваемого гостеприимством других людей: его родителей, Кена Питта, Линдсея Кемпа, Мэри Финниган, обычно старше его и в большей степени принадлежащих к истеблишменту.
Короче говоря, “Хэддон-Холл” открыл Дэвиду совершенно новый уровень возможностей. Впервые он сам был в ответе за свою жизнь. И это было замечательно – смотреть, как он начинает все больше вести себя скорее, как мужчина, чем, как мальчик. Мне тоже нравилась в Дэвиде сила и ответственность – то же, что ему нравилось во мне.
1970-й был хорошим годом. Наша жизнь была ориентирована на определенные цели, но в ней совсем не было стресса. Веселье – вот, что было главным: продуктивность, оптимизм, общительность, вызов, удовольствие.
Я чувствовала себя вполне в своей тарелке. Я разобралась с Пегги и я позаботилась о Терри, когда он приехал к нам пожить какое-то время после выхода из больницы. Мне постепенно все больше стал нравиться этот несчастный, милый, забавный и блестящий человек, и я кормила и всех других наших ребят, благодаря переоборудованной кухне, в которой Дэвид сам установил газовую плиту (ну что за муж!). Я потчевала Дэвидовских старых друзей и наших общих новых – от кукловода Брайана Мура до Лайонела Барта, этой ультраяркой звезды Британского театра. Я провернула замечательное дельце по покупке подходящей звукосистемы для Дэвида и Хайп (так называлась теперь его группа), уговорив “Филипс-Полигрэм”, европейского дистрибьютора “Меркури”, подписать Хайп как самостоятельный акт и выдать авансовый чек в нужной сумме – для покупки системы у этой же звукокомпании. Я гремела во все погремушки. Мы с Дэвидом отправлялись в разные музыкальные офисы, входившие в нашу схему, занимались делами, но и просто прикалывались над людьми для забавы – доводили их до полного офигения, рассказывая, что Дэвидовские новые песни все сплошь – о лесбийской любви или, что мы договорились с Полом Букмастером записать альбом, вдохновленный исключительно китовьими звуками и т.д., и т.п. – что только на ум взбредет. Это был сплошной улет – наблюдать, как те несчастные пытались разыгрывать крутых, по ходу судорожно сообржая, издеваемся мы над ними, или нет.
Я была на высоте, чувствовала себя замечательно в тот год – набиралась сил, приближалась к заветному порогу. И еще я проводила много времени с Даной Гиллеспи, ходила с ней в разные места. Она для меня была первым человеком, полностью развившим философию самоосвобождения через секс и наркотики, и она подбадривала меня. Дана познакомила меня с курением хэша и помогла мне увидеть собственную привлекательность; она помогла высвободиться моей женственности и поставила под вопрос мою убежденность в том, что моя мужественная, резкая черточка – единственный билет в жизнь. Я нашла в Дане новую наперсницу.