Так что я понимаю – это трудно, когда твои чувства оскорбляются, а ценности попираются, и я уверена, что Кеновское столкновение с поколением мира, любви и освобождения в 1970 году было таким же неприятным, как и мое – с сегодняшней эгоманией, женоненавистничеством и злобностью.
Одной из областей, в которых Дэвидовские и Кеновские понятия расходились особенно далеко друг от друга, был секс. Дэвид был бисексуален (точнее, в большей степени гетеросексуален с гомосексуальной жилкой), а вот Кен был стопроцентным гомосеком. Так что вы можете себе представить, какие пух и перья летали дома у Питта из-за Дэвидовских гетеросексуальных похождений, особенно из-за его длительной любовной связи с Хермионой. Хотя меня, конечно, при этом не было, но Дэвид рассказывал, что Кен ужасно ревновал к Хермионе, хотя не показывал свою ревность открыто из боязни оттолкнуть Дэвида окончательно. Возможно, она окрасила его более свободно выражавшееся пренебрежение ко всему, что брало начало в хиппи-квартале Ноттинг-Хилл – к хиппическим моде, живописи, танцу, музыке и политике. А, возможно, и нет. Может быть, его “королевская” приверженность к культурной и социальной упорядоченности истеблишмента, запуганной хиппи, уже сама по себе была достаточным фактором.
Его приверженность статус кво была горяча, в этом смысле он был во многом человеком своего поколения. Он и его совеременники были гомосексуалистами, знавшими свое место: глубоко “в шкафу”, в безопасности. Они и не мечтали бросить вызов обществу, диктовавшему им, что “шкаф” – это единственное подходящее для них место, а, следовательно, люди, как Дэвид или я, были для них опасны. Открыто показывать на публике свою бисексуальность или гомосексуальность означало, по их понятиям, подстрекать к катастрофе. Истеблишмент этого не одобрит, такова была их логика, последует расправа, и жизнь всех спокойных респектабельных гомиков превратится в кошмар.
В позиции Кена, конечно, была своя логика с точки зрения раболепного взгляда на социополитику, и в его защиту должна сказать, что 20 лет назад не существовало таких вещей, как движение за освобождение геев. Мы с Дэвидом не следовали моде и не подписывались под уже существовавшим посланием; мы были оригиналами, наши голоса раздались ПЕРВЫМИ. Так что я не могу обвинять Кена в том, что он считал нашу открытость пугающей или мое радикализирующее влияние опасным для Дэвидовской карьеры.
А, может, и могу. Ему не нужно было обладать бурным воображением, чтобы постичь правду: то, что социальные стены, возведенные обществом вокруг каждого индивидуального гомосексуалиста и вокруг их отдельных групп, таких, как гей-мафиозный музыкальный бизнес, готовы вот-вот рухнуть; что весь этот сложный клубок правил (куда, когда и с кем дозволяется ходить педикам, чтобы стрейты не прибрали их к ногтю), вот-вот выбросят в окошко; что Дэвид и я не были одиночками, но застрельщиками всеобщих глубоких перемен – первыми ласточками, если хотите, сексуальной весны нашего поколения.
Это было, право, просто стыдно. Кен мог бы творить для Дэвида чудеса. Ему не нужно было быть гением, чтобы это понять. У Дэвида был явный потенциал и даже конкретный реальный успех в том направлении его карьеры, в каком он сам хотел двигаться. Его сингл “Space Oddity” разошелся прекрасно, дойдя до пятого места в английских чартах, как только американское радио отказалось его играть (тему космической неудачи сочли анти-американской в лето первого приземления на Луну), и Би-би-си отреагировала типично, начав крутить пластинку особенно часто. Критики, всегда бывшие благосклонными к Дэвиду, принимали его музыку с особенным энтузиазмом в 1970 году; его называли “самым многообещающим” и “лучшим из новых” во всех нужных изданиях. Так что все складывалось вполне удачно; карьера Дэвида развивалась именно в хиповом направлении.
Так нет же. Послушать Кена, “Space Oddity” была просто счастливой случайностью, мелочью, ничего не значившей для Дэвидовского будущего. О карьере в роке не могло быть и речи. Люди из “Меркури” делали все не так: они подталкивали его в неверном направлении. Он должен быть ЭНТЕТЕЙНЕРОМ. Ему необходимо сниматься в фильмах. Разве ЭТО не его ниша? Разве он не сделал удачные первые шаги в этом направлении своим участием в “Солдатах-девственниках”?
Дэвид передавал все это мне, выпуская пары своего гнева и смущения, ищя поддержки каждый раз, как разгоралась новая полемика или выступало на поверхность его старое сопротивление украшательству, и постепенно мне стало ясно, что дистанция между ним и Кеном никогда не уменьшится, даже если Кен говорил дело. Например, что касается фильм-карьеры, я считала, что он совершенно прав; маленькая роль в независимом малобюджетном фильме “Солдаты-девственники”, которую он добыл для Дэвида, была многообещающим началом.