“Черт-дери!!! – вскричал Дэвид Плэтц. – Да это же настоящая песенно-сочинительская конвенция!” И он был прав: полный коридор талантов. Для того, чтобы конвенция превратилась в настоящий саммит, не хватало только еще пары “Эссекс”-людей: Марка Болана и парней из Прокол Харум.
Заговорили о “Space Oddity”, и Тони заявил, что она слишком следует новомодным тенденциям (что было более скрытым способом сказать то, что он сказал позднее в одном интервью – что она “эффектно-популистская – давит на больную мозоль”). Ну конечно, сказал он, он спродюсирует Дэвидовский альбом: это СЕРЬЕЗНЫЙ материал. А вот “Space Oddity”, может быть, лучше спродюсирует Гуз Даджон. У Гуза больше чутья к “такого рода вещам”.
“Конечно, – сказал Гуз. – Мне очень нравится эта песня. Думаю, она может сорвать банк.”
Дэвид Плэтц согласился: “Да, Дэвид, это твоя наиболее комерческая вещь. Она так и пахнет хитом. Мы нарежем ее синглом, и я знаю, что Гуз сделает прекрасную работу.”
Тут с готовностью подключился Редж: “Гуз – просто великий продюсер, Дэвид. Это сработает, вот увидишь. Он сделает для тебя то, что нужно.”
Как мы все знаем, это был добрый совет. Этот разговор был поворотным пунктом. Может быть, ТЕМ САМЫМ поворотным пунктом в Дэвидовской карьере. Кто знает, что бы могло случиться без уверенной руки Гуза Даджона за контрольным пунктом? Быть может, Майор Том никогда не вышел бы на старт, а не то что на орбиту поп-чартов. Может быть, Зигги Стардаст никогда не явился бы нам. Может быть, у нас не было бы сегодня Тин Машин.
Я смотрела на Реджа, пока другие препирались насчет Дэвидовского хитового потенциала, и чувствовала невольный прилив симпатии. Он выглядел немного грустным, и я решила, что знаю, почему. В конце концов он мыкался уже так же долго, как и Дэвид, но никто не говорил о ЕГО потенциальных хитах. И вот он стоял – еще один умный, чувствительный автор, неброско одетый в студенческо-художественные шмотки (хотя совсем не исхудавший: он был круглощеким даже тогда) и старался изо всех сил быть любезным, прячась за бодряческой улыбочкой.
Он так пришелся мне по сердцу с того дня, что я была особенно рада, когда несколько месяцев спустя увидела его по телеку, раскручивающим свой поднимающийся в чартах хит:
“Глянь, Дэвид, это же Редж!”
Дэвид притворился ужасно довольным, но ведь у него во все примешивается напряжение соревнования. Помню, как он скривил уголки губ, когда Редж сделал своего “Rocket Man”a. Я поспешила успокоить его: “Все нормально, Дэвид. Другим людям тоже можно петь о космических путешествиях. Кстати, имитация – это наиболее искренняя форма лести.”
Вот это ему понравилось, должна я вам сказать. Однако я не стала повторять этого, когда он принялся вместо гитары сочинять песни для “Hunky Dory” на пианино, как Редж.
Я еще больше радовалась за Реджа, когда он, уже с несколькими хитами за плечами, начал расцветать как сценический артист и как человек. Мне нравились его золушкины превращения и его “а попробуйте-ка переплюнуть вот ЭТО!”-подход к сценическому костюму. И мне нравилось, что он вполне расслабленно чувствовал себя в своем успехе. Приличные деньги и звездный статус улучшили настроение нашего юного Реджа чрезвычайно; он стал не только милым, но и ужасно забавным.
Он устраивал в свои глиттер-годы потрясные вечеринки. Помню, в частности, одну из них в его доме на побережье в Малибу, году, примерно, в 1982-м: сплошная роскошь – танц-площадка на лужайке у пляжа, изысканные деликатесы, все. Я подошла к нему и представилась (я не разговаривала с ним к этому времени уже несколько лет, и, конечно, в пост-панковые восьмидесятые выглядела совсем не так, как в пост-хипповые семидесятые), и мне было приятно обнаружить, что он – все тот же забавный, скромный Редж. Когда я напомнила ему, как давно я его уже знаю, и как горжусь тем, чего он достиг и как с этим справляется, он смутился.
Я, конечно, и не подозревала, что он отнюдь не справляется. На публике он держался здорово: я НИКОГДА не видела его явно обдолбанным или даже неряшливым, но думаю, вдали от людских глаз это была совсем другая история. Не знаю... Может быть, личности, склонные к злоупотреблению разными субстанциями, в любом случае заканчивают какой-нибудь проблемой – не важно, какой, но в случае с Реджем, не могу отделаться от мысли, что он, возможно, избежал бы той боли, через которую проходил, если бы разобрался со своим кризисом сексуальной идентичности раньше.
Я рада, что теперь все это для него уже позади, и он трезвее, кажется, счастливее и обосновался (сейчас, по крайней мере) со своим бойфрендом в городе, который и я называю своим домом (сейчас, по крайней мере). Если кто и заслуживает немного любви, мира и счастья, так это, несомненно, Редж.