Реакция Дэвида была интересной: “Да-а... Но ведь ты же так занята. Иметь ребенка, это, знаешь ли, большая работа”.
Ну что твой типичный мужик-шовинист! Так и слышу эту работу мозгов у него в голове: “Иметь ребенка – это значит, что Энджи станет МАМОЙ: зароется в пеленках, забьет на карьеру, на работу, на все... А это значит, что у меня не будет больше моего вышибалы!”
Впрочем, нормально. Я успокоила его, напомнив, что существуют на свете няньки, слава те, Господи, и что весь правящий класс этой страны выращен именно ими, и что в цивилизованном западном мире в третьей четверти ХХ века он может получить от своей жены самое лучшее от обоих миров, если он этого хочет.
Он этого хочет, сказал он, так что мы решили завести бэби. Я бросила принимать пилюли и предоставила остальное природе, ну и, само собой, природа не замедлила взять свое. Не сказала бы, чтобы в этом могли быть какие-то сомнения: я полька по матери, а это означает неуемную плодовитость. Я залетаю, стоит на меня только игриво посмотреть.
Я верю, что моментом зачатия стало одно утро, когда Дэвид проснулся в белоснежной комнате, которая позднее была перекрашена в голубую и стала музыкальной. Мы занимались любовью с особым наслаждением. Глубочайший оргазм, который сотряс все мое нутро, убедил меня в том, что мы только что зачали ребенка.
Оглядываясь назад с большими знаниями, чем мои тогдашние, сейчас я, конечно, в этом не так уверена. Я могла зачать и два-три дня позднее или раньше. Мы в то время занимались любовью почти каждый день, так что – кто знает? Все же, ЧУВСТВО магического момента было.
И это, бедные мои читетели, наверное, слегка сбивает вас с толку, после того как я говорила в четвертой главе, что прошло несколько лет, прежде чем я “встретила мужчину, способного привести меня к вершине сексуального блаженства”, а в шестой главе – что секс с Дэвидом был “вшивеньким”.
Перво-наперво, должна разъяснить, что та наша ночь с испанским мальчишкой и мое осознание сексуального разлада между нами с Дэвидом приходятся на 1972 год – после того, как родился Зоуи, и все между нами переменилось. Так что, если “вшивенький” – это несколько преувеличенный термин, то, в общем, правда все же где-то рядом. Наша сексуальная жизнь в 1972 году перестала быть такой, как прежде.
Во-вторых, я вовсе не собираюсь списывать Дэвида со счетов как любовника, даже если он не делал для меня того, что делали другие мужчины в более поздние годы. Не забывайте, что мы с Дэвидом были очень молоды и совершенно невежественны в вопросах секса. Это было естественно и характерно для всех; подовляющее большинство людей возрастом около 20 лет в начале семидесятых (а, насколько я знаю, еще и сегодня) не слишком соображали в том, как доставить удовольствие своему сексуальному партнеру – мы только-только научились доставлять удовольствие себе самим. Лишь позднее, когда вы набираетесь опыта и теряете интенсивную юношескую зацикленность на себе самом, вы начинаете понимать, что ваше собственное удовольствие увеличивается, когда вы отдаете столько же, сколько получаете. Уверена, что для Дэвида это было так же верно, как и для меня. Уверена, что с разными людьми в разные периоды своей жизни он был прекрасным любовником.
Мы ничем, в общем-то, не отличались от любой молодой пары тех лет. Все, что он действительно умел, это вставлять, а все, что я действительно умела, это впускать. То есть, я, конечно СЛЫХАЛА про такие вещи, как фелляция (какая ж девушка не слыхала?), но сама идея взять эту штуку в рот и поиграть ей была мне противна. Он же из нее писает, черт возьми! Уверена, что Дэвид чувствовал примерно то же самое относительно моего “хозяйства”. Такая вот картина.
Не могу продолжать разговор про нашу с Дэвидом сексуальную жизнь, не упомянув об одной обломавшей меня странности. Сначала я думала держать ее в секрете и не упоминать в этой книге, но чем дальше я заходила, тем труднее и бессмысленнее это становилось.
Скрасить этот факт, признаться, довольно трудно. Как-то раз Дэвид сказал мне: “У меня проблема. Временами появляется какая-то сыпь, и болит так, что я не могу трахаться”. Он показал мне свой “петушок”, и вид у него был такой, словно его натерли наждачной бумагой.
В панику я ударяться не стала. Он объяснил мне, что эта сыпь появляется и исчезает совершенно непредсказуемо, и что, когда ее нет, то все нормально, и он может заниматься любовью, сколько хочет. И поскольку основную часть времени с ним было все в порядке, то и паниковать особенно не стоило.