Так что новая прическа вызвала новые эксперименты с гримом и еще больший интерес к костюмированию, и вот уже юный Дэвид Джонс превратился в стопроцентного Зигги: гибкого красноволосого полисексуального звездного пришельца в очень откровенных и ОЧЕНЬ оригинальных нарядах.
И, само собой, в смысле имиджа это мастерски сработало. Теперь уже никто не спрашивал, кто такой этот Дэвид Боуи, зато теперь задавались вопросом, кто же он такой НА САМОМ ДЕЛЕ: возникла загадка, разгадываемая и по сей день, в том числе и самим Дэвидом, для которого создание Зигги стало первым великим актом по пути к великому освобождению. Банально, но факт: создав Зигги, выступавшего для него прикрытием, Дэвид больше не должен был оставаться на публике самим собой, если он этого не хотел. То есть, он мог заниматься искусством и срывать аплодисменты, не будучи вынужденным иметь дело со своим, мягко говоря, “недостатком самоуважения”, а если начистоту, со своим холодным самоненавистничеством.
И, конечно же, как уже отмечали культурологи, Дэвид-в-роли-Зигги стал одним из социальных катализаторов своего времени. Он был той вспышкой, которая вызвала всемирный взрыв экспериментирования с секс-ролями, соревнования в блеске и пышности (глиттере) и нарциссического самолюбования. Он стал зеленым светом на повороте истории; он остановил этот несчастный зачуханный и разбитый хиппи-коммунальный автобус и указал дорогу миллионам маленьких, сверкающих, отдельных и непохожих личных транспортных средств образца “Я-десятилетия”. Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО был всем этим.
И, когда Зигги начал завоевывать воображение всего мира, мне стало ясно, что я, слава Богу, выполнила свой кусок работы хорошо. Команда, которую я сколотила, была талантлива, воодушевлена и исключительно эффективна. Теперь у Дэвида была вполне оперившаяся, прекрасная рок-группа; невероятно пронырливый менеджер; феноменально талантливый личный дизайнер; творческая и преданная стилистка и кастелянша; жена-тайфун, чтобы улаживать все его дела; наконец, нянька на полной загрузке, чтобы обеспечить возможность его жене улаживать все его дела. Теперь он имел все, в чем нуждался. Зигги был готов к рок-н-роллу.
Конечно верно, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, но все-таки верно и то, что пара правильных слов, сказанных в правильное время в правильном месте могут сдвинуть такие горы, какие не под силу сдвинуть и имиджу.
Именно таким был случай с одним отрывком из Дэвидовского интервью, напечатанного 22 января 1972 года в “Мелоди Мэйкер”. Слова были простые и короткие: “Я – гей, и всегда таким был, даже будучи еще Дэйви Джонсом”, но эффект их был огромен.
Интервью проходило в офисе “Джем” (“Мэйн Мэн” тогда еще не существовало), брал его рок-журналист Майкл Уоттс, а Дэвид скармливал ему такие фразы, оформленные в отрывистом (уличном?) Зигги-стиле. В то время, насколько я припоминаю, он еще не так втянулся во все Зигги-дела, как это было несколько позднее, когда вышел альбом “Зигги Стардаст”, но был на пол-пути к этому. По крайней мере, половина его фраз была сказана от лица этой его надувательской жертвенно-внеземной рок-звезды. Тем не менее, “Я – гей”-заявление было совершенно искренним и личным. Помню, как Дэвид нервничал, когда интервью закончилось.
Я успокоила его, как только могла. На смом деле, я была в таком радостном возбуждении, что чуть ли не вопила:
“Дэвид! Да ты понимаешь, что ты сделал?! Ты же, бля, СДЕЛАЛ это! Теперь нас уже ничто не остановит, бэби!”
Он немного расслабился и объяснил, что до самого момента, когда произнес эти слова, даже не думал, что собирается это сделать. Он не настраивался специально ни так, ни этак, даже после всех наших с ним разговоров, после всей этой философии и политики сексуального освобождения, которую я самым нежным образом старалась в него вколотить. Но настал такой момент, рассказывал он, когда его инстинкт подсказал ему так сделать, и он просто позволил словам вырваться наружу.
“Ты сделал все правильно, бэби, ты сделал все правильно, – сказала я ему. – Вот увидишь. Так и нужно было сделать: самое время. Даже в смысле маркетинга это просто идеально.”
Он согласился – он же не дурачок – и все же, он волновался. “Не знаю, как к этому отнесется Тони, – сказал он. – Как ты думаешь, он это нормально воспримет?”